Как Хьюго посмел вмешаться в ее жизнь, в ее планы? Как смеет обсуждать, что ей делать, а что нет?
Хьюго ничего не знает о проблемах их маленького городка, так почему же он командует? На каком основании судит о ее деловых качествах? А если она предъявит ему претензии?..
– О-о-ох! – Ди выдохнула воздух из легких вместе с беспомощной яростью, чувствуя свое бессилие.
Питера не в чем упрекнуть, он болен… стар… Ди представила себе, как Хьюго, должно быть, уговаривал Питера уступить ему права на «Пауэр оф Эттерней».
Вероятно, Хьюго интересуют не только университетские деньги: он ищет средства для собственной программы. Ди зло усмехнулась над собой: она позволила себе поддаться соблазну, найти повод для низких мыслей. Чудовищно! Где ее холодный ум, где логика? Необходимо проанализировать ситуацию и найти достойный выход.
Питер… Питер не женат, у него нет семьи, зато имеется солидный пакет акций. Уж ей ли об этом не знать! Ведь именно Ди была единственной, кто консультировал его по всем деловым вопросам. Между ними сложилось молчаливое соглашение, что деньги Питера будут завещаны фонду отца, но, возможно, у Хьюго на этот счет имеются другие идеи.
Подозрительность отодвинула на второй план все правила логики. Так не годится. Пусть Хьюго и не щепетилен, не честен по отношению к ней, все же он ни за что не поставит под удар свою репутацию, сделав что-то заведомо опасное. Деньги Питера – всего лишь капля в океане, что они значат для Хьюго, который будет контролировать миллионы! Стало быть, дело не в деньгах.
Ди взглянула на файл. Она предполагала, что увидится с Вордом в эти выходные, но теперь придется перенести обсуждение ее проектов на другое время.
К своему ужасу, Ди почувствовала горячие, горькие слезы негодования, наполнившие глаза. Она все еще продолжала бродить по комнате. Остановилась, беспокойно изучая большую фотографию отца, которую Ди некогда изорвала, но затем склеила и повесила над камином.
Этот снимок, сделанный Питером, был самым ее любимым. На нем отец так жизнерадостно улыбался, глаза его, устремленные в камеру, лучились теплом. Всякий раз, когда Ди бывало по-настоящему плохо, она становилась прямо перед фотографией, черпая силу и уверенность в любящих глазах самого дорогого для нее человека.
Но сейчас и эта уловка не помогла. Сознание, как сильно отец любил ее, не облегчало боль сердца, не помогало привести в порядок воспаленный негодованием разум.
«Ты ничего не знаешь о моем отце… ты презирал его…» – обвиняла она Хьюго. Это, конечно, не так. Хьюго действительно презирал тот мир, который, с его точки зрения, олицетворял собой отец: мир денег и престижа, тот мир, где больше ценилось имущество, чем люди. Но ее отец был совсем не таким. У него были деньги, да, и гордость, гипертрофированная гордость, но у него было доброе сердце и большая душа, он умел быть сострадательным и щедрым. И поэтому тем горше становилось Ди оттого, что Хьюго отвергал ее отца, а тот – его.