Аннабель снова кивнула и сделала глоток хереса.
– Но это глобальная проблема, и она может быть решена только на поле боя. Однако меня больше волнует, что будет с «Излучиной» сейчас и потом, когда война покажет, кто был прав.
Аннабель обдумала слова Пейтона и ощутила тот же холодок, что и во время разговора с Пэтси. Так много проблем, так много разногласий… И вообще знал ли кто-нибудь, ради чего началась эта война? И имело ли это все какое-нибудь значение? Но она понимала опасения Пейтона.
– Слава, если мы победим, – тихо произнесла Аннабель. – И обвинение в государственной измене, если потерпим поражение.
– Я не увижу «Излучину» конфискованной наступающей армией, потому что проголосовал, как подсказывала мне совесть.
– Каким образом вы собираетесь этого избежать? – спросила Аннабель.
Пейтон встал, обогнул стол, открыл ящик и достал оттуда листок бумаги.
– Зарегистрировав этот документ, подписанный судьей Пизонтоном в тот день, когда ты вышла замуж за моего сына. Он датирован 1 апреля 1861 года. Это случилось задолго до Саммера, задолго до того, как я голосовал за выход из Союза. Если ты дашь мне свое согласие, заведомо зная, что твое новое имя станет известно каждому, кто заглянет в регистрационный журнал суда, я запишу этот документ на право собственности и тем самым сохраню «Излучину» для твоих будущих детей. – Он замолчал и остановил на Аннабель жесткий взгляд, такой же, как и у его старшего сына. – Ты разрешишь мне это сделать, Энни-детка?
Ошеломленная Аннабель почувствовала, что ей трудно дышать.
– А Ройс? – выдавила она. – Вы сказали об этом Ройсу?
Пейтон посмотрел на нее грустно и в то же время удивленно.
– Мы разговаривали в Ричмонде. Он счел решение весьма удовлетворительным.
– И при этом смеялся, как идиот, – вставил Гордон.
– А он упоминал рабов? Он не хочет их освободить? – спросила Аннабель, вспомнив свой разговор с Пэтси.
– Я хочу оставить за собой право владеть рабами и не собираюсь освобождать их накануне войны, – резко произнес Пейтон.
Аннабель напомнила себе, кем она является и как много дал этот человек ей и Бо. Но сейчас она вела себя как настоящая трусиха. Она была благодарна Пейтону за то, что он взвалил этот груз на свои плечи, освободив ее тем самым от моральной ответственности.
Пейтон положил документ на стол и, подойдя к окну, устремил взгляд в сгущающуюся темноту. Он долго стоял, не произнося ни слова, потом наконец заговорил:
– Что будет со стариками и детьми, если их сейчас освободить? Что будет с теми, кто работал в поле? Ведь они не обладают никакими другими навыками, у них нет ни земли, ни образования. – В голосе Пейтона слышалась печаль. – Северу они нужны не больше, чем иммигранты из Ирландии.