– Уэйлер-мясник? – взволнованно произнесла Саманта. Генерал-губернатор Кубы прославился своими зверствами не только по отношению к американцам, но и к соотечественникам, что способствовало эскалации войны. – О, Джоул, извините…
– Опять эта жалость! – перебил он ее. – Она только вводит в заблуждение. Именно из-за этого я и покинул Виргинию. Из-за ненависти к тем, кто считал, что я должен гордиться Гарольдом, павшим смертью храбрых.
Нет, он этим не гордился. Он был категорически против вмешательства Штатов в дела испанского правительства на Кубе и не скрывал своей позиции. Перед отъездом Гарольда они спорили целых две недели, и Джоул тяжело переживал, когда семья встала на сторону брата. Они, как и сам Гарольд, видели в этом лишь путь к воплощению его наивной мечты о репортерской славе.
Так его брат оказался на Кубе. Вначале как сподвижник торговцев войной и продажной прессы, позже – как автор острых статей о погибших и об их убийцах. В конце концов, он сам погиб, потому что осмелился писать правду. А война по-прежнему шла своим чередом.
Тело брата прибыло домой в грубом дощатом гробу. Теперь оно покоилось в церковном дворе Линчберга под мемориальной мраморной доской с наскоро выбитой надписью «За храбрость». В итоге Джоул оказался прав, но не торжествовал по этому поводу. В день похорон, когда семья, убитая горем, скорбела, Джоул убежал за город развеять в поле клочки письма, чтобы навсегда стереть из памяти образ искателя славы и приключений. Именно в погоне за славой брат и погиб.
Голос Саманты прервал его болезненные воспоминания.
– Вы говорите с ожесточением, – мягко заметила она. – Вы так сильно ненавидели брата?
– Ненавидел? – Джоул посмотрел на нее с недоумением. – Наоборот, обожал. Гарольд, как младший, всегда нуждался во мне, а я не смог удержать его от поездки на фронт.
– Но создается впечатление, будто вы ему завидовали, – сказала Саманта, выкладывая на сковороду тесто.
– Естественно, завидовал. В нем было все, чего недоставало мне. Я учился музыке, а он занимался тем, что нравилось отцу. Мы были совершенно разные. – Джоул посмотрел на темнеющее небо, вспыхивающее зарницами. – Но при всем при том я его любил. Ведь сейчас, собственно, происходит то же самое.
– Что вы имеете в виду?
– Зависть, – ответил он. Усмешка, зародившаяся у него в глазах, медленно проплыла по губам и вернулась обратно вспышкой искорок.
– Кому, скажите на милость, здесь можно завидовать? Одному из королей Эльдорадо, что сорят золотом в Доусоне?
– А вы не знаете? – Джоул протянул руку через стол и завладел ее миниатюрными, клейкими от теста пальчиками. Он привлек ее к себе и, крепко держа в нескольких дюймах от своего лица, внимательно посмотрел девушке в глаза. – Не знаете, Сэм? – повторил он.