— Авила там, — коротко сообщил он.
Все время, пока они ехали по пыльным дорогам под полуденным солнцем, Элинор боролась со слезами. Джордан, скакавший рядом, казался суровым незнакомцем. И хотя путешествие утомило обоих, она подозревала, что существуют более веские причины его сдержанности.
Джордан направил коня на обрывистый берег и, заслонив глаза от солнца, превращавшего речную рябь в сверкающее серебро, огляделся в поисках дара короля Педро. На противоположном берегу высилась небольшая крепость, ее полуразрушенные укрепления спускались к самой воде. Это и была Авила.
Они проехали еще немного, прежде чем нашли место, где можно было переправиться через Гвадалквивир. Желтая пустыня, простиравшаяся до самого горизонта, словно перенеслась сюда из Кастилии, настолько чуждо выглядела она после многих миль плодородной почвы. На каменистой земле громоздились скалистые обломки, казалось, разбросанные здесь рукой великана. Некоторые камни упали в реку, образуя буруны и водовороты.
Внутри каменных стен, окружавших небольшую крепость, теснилась горстка крестьянских хижин. В тени обветшалых укреплений паслись овцы и козы.
— Не густо, — заметил Джордан, щурясь на солнце, — но это все, чем я владею.
Элинор порывисто сжала его руку, желая утешить:
— У тебя хотя бы есть дом. А у меня ничего.
— У тебя были золото и драгоценности, ты жила как принцесса. Когда-нибудь ты пожалеешь, что бросила все это ради меня, — с горечью произнес Джордан, тронув коня.
Слезы обожгли глаза Элинор. Впервые после побега она рассердилась на Джордана, поняв, что его гложет ревность. Он не мог простить ей пролитых над Эль Моро слез, а также ее нежелание обсуждать с ним свои чувства к Родриго. Спускаясь вслед за Джорданом по крутому склону, Элинор пришла к выводу, что от разговора на эту тему не уйти.
Навстречу им вышла группа крестьян, изъяснявшихся на странном диалекте, которого Элинор не понимала.
Вперед выступил деревенский староста, грубоватый мужчина с загорелым до черноты лицом и лохматой седой бородой. Он протянул им деревянную чашу с вином. Надеясь, что оно не отравлено, Джордан принял чашу и сделал глоток. Вино оказалось сладким и настолько крепким, что обожгло внутренности. К его облегчению, старик выпил из той же чаши. Элинор не было оказано никаких знаков внимания. В этой глуши женщины значили так же мало, как и в мусульманской Гранаде.
Староста провел их через покосившиеся дубовые ворота. Короткий проход упирался во вторые ворота, выходившие во двор.
За полуразрушенными стенами кудахтали растревоженные куры, бродили овцы. Элинор удивилась, обнаружив в самом сердце крепости несколько комнат с белеными стенами и простой, но удобной мебелью. Здесь даже была небольшая часовня, украшенная цветным витражом.