– О господи! – воскликнула Шарлотта. – Давай мы сегодня даже есть не будем. Скорее. Бегом. – Она побежала, потом остановилась и повернулась, отраженный розоватый свет разрумянил ее широкое грубоватое лицо, глаза сияли зеленоватым светом над бесформенным овчинным воротником бесформенного пальто. – Нет, – сказала она. – Ты беги впереди, чтобы я могла нас обоих раздевать на снегу. Только беги. – Но он не пошел вперед, даже не побежал, он пошел так, чтобы видеть, как уменьшается ее фигура на тропинке, которая не была тропинкой, как взбирается вверх к домику по другой стене каньона, и, глядя на нее, он подумал, что ей вообще не следовало бы носить брюки, хотя носила она их с той же забывчивой непринужденностью, что и платья, он вошел в домик и увидел, что она стаскивает с себя даже шерстяное белье. – Скорее, – сказала она. – Скорее. Шесть недель. Я почти забыла, как это делается. Нет, – сказала она. – Никогда не забуду. Это невозможно забыть, спасибо тебе, Господи.
Они не встали, чтобы приготовить и съесть ужин. Через какое-то время они заснули; Уилбурн проснулся посреди ночи и обнаружил, что печка давно погасла и в доме стоит лютый холод. Он вспомнил о нижнем белье Шарлотты, которое она бросила на пол; теперь это белье понадобится, ей уже давно пора надеть его. Но белье, наверно, стало похоже на обледенелый металл, и какое-то время он думал о том, что хорошо бы ему встать и сунуть его под одеяло, чтобы оно оттаяло, отогреть его своим телом, чтобы она могла надеть его, наконец он нашел в себе силы шевельнуться, но она сразу же вцепилась в него. – Ты куда? – Он сказал ей. Она еще сильнее вцепилась в него. – Если мне станет холодно, ты всегда сможешь покрыть меня.
Каждый день он ходил на шахту, где продолжалась безумная и неутихающая работа. В его первый приход люди смотрели на него не с любопытством или удивлением, а просто вопросительно, явно желая узнать, где же Бакнер. Но больше ничего не случилось, и он понял, что они, вероятно, даже не знают, что он официальный врач шахты, что они воспринимают его как еще одного американца (он почти что сказал «белого человека»), еще одного представителя далеких, сидящих на золотом троне, не терпящих возражений Властей, к которым они питают слепую веру и надежду. Они с Шарлоттой принялись обсуждать вопрос, как сказать им, хотя бы попытаться. – Только какая от этого будет польза? – заметил он. – Бакнер был прав. Куда они пойдут и что будут делать, когда доберутся туда? Здесь достаточно припасов, чтобы пережить зиму, а у них, вероятно, нет никаких накоплений (при условии, конечно, что им удавалось не оказываться в долгу перед складом, когда им платили зарплату, из которой они могли что-то откладывать), и, как сказал Бакнер, пребывая в счастливом заблуждении, можно жить долгое время. Может быть, только в заблуждении человек и бывает счастлив. Особенно если ты поляк, не умеющий ничего другого, только устанавливать динамитный взрыватель на глубине пятьсот футов. И еще одно. У нас все еще осталось три четверти из той сотни долларов в съестных припасах, и если бы все ушли отсюда, то кто-нибудь прослышал бы об этом и, может быть, Каллаган прислал бы сюда человека, чтобы забрать три оставшиеся банки бобов.