Брюс и Чаянов встретили меня ласковыми возгласами, преисполненными дружества. Я села к столу. Яков Вилимович налил мне кофе. Я молча пила.
– Ну, каково же вам, мадам Аделаида, в гостях у московского звездочета? – осведомился Брюс, улыбаясь.
Я знаю, Константин, как дурно ты думаешь о женщинах, наблюдая за мной, за матерью, но я скажу тебе правду: я даже не спросила Брюса, почему его называют московским звездочетом. Я мало знала о нем. Но тогда меня волновало лишь одно, лишь одно мучило меня: вот, я сижу за столом с двумя красивыми зрелыми мужчинами и я для них – всего лишь добрая тетушка, друг, советчица, только не женщина! От этих мыслей мне снова захотелось свести счеты с жизнью…
– Снова? Значит, ты уже пыталась покончить с собой? – Константин почувствовал жалость. Впрочем, он сам не мог понять, кого же ему жаль, мать или красавицу, сидевшую перед ним во всем блеске юной красоты…
– Умоляю, не прерывай меня! – воскликнула она: то есть кто же была она, кем же следовало полагать ее, его матерью, Аделаидой-Анжеликой, или… или… этой прелестницей…
– Я молчу, – почти прошептал он.
Она продолжала говорить:
– Да, я уже пыталась покончить с собой. Кто бы это заметил? Я не нужна никому. Прежде я нужна была хотя бы Онорине, а теперь, после ее бегства, я не нужна никому, никому! И тебе тоже!..
– Я плакал на твоих похоронах, – тихо сказал он.
И снова его поразил этот странный контраст между прелестной внешностью юной девушки и властностью матроны!..
– Да, плакал, плакал… – повторила она. – Плакал, а потом влюбился… – теперь в ее голосе прозвучало что-то детски капризное…
– Так я в тебя и влюбился! – Он едва сдержал смех.
Она вдруг тоже попыталась удержаться от смеха, но не смогла и звонко рассмеялась. Смех ее, конечно же, был молодым, золотистым, прелестным…
– Я все же хочу выслушать твой рассказ до конца! Итак, Брюс спросил, каково тебе в гостях у московского звездочета, то есть у него…
– Да… – Она провела легкой ладонью по волосам, русым и шелковистым. – Да… Я ответила ему, что в гости ездят добровольно, а я не гостья, а, в сущности, пленница в его доме. Впрочем, я не боялась ни его, ни Чаянова. Я только не понимала, зачем я им! Ясно было только одно: я не нужна им в качестве женщины!.. Ах да, и еще второе было более или менее ясно: они намеревались втянуть меня в какую-то авантюру. Но в какую? Ни в каких заговорах против государя я, разумеется, не намеревалась участвовать!.. И я спросила Брюса, чего им, то есть ему и Чаянову, нужно от меня.
– Мы не посягаем на вашу честь, – шутил Брюс.