Сознавать это было тяжко, и вся тяжесть ложилась исключительно на плечи Бориса, он не делился ею ни с кем: ни с женой, ни с дочерью. Это был его выбор, и теперь уже было неважно, верен этот выбор или ложен. Мосты горели, и запах гари чувствовался только Борисом.
Он повесил куртку, снял ботинки и выключил свет в прихожей. Дочь из своей комнаты крикнула «Привет!». Борис ответил.
— Нормально съездил? — спросила жена. Он сказал, что нормально. Других вопросов жена задавать не стала. Борис знал, что так и будет: Марину мало интересовали его родственники, особенно дальние, особенно некстати приболевшие. Именно таким было придуманное им объяснение воскресной поездки за город без жены и дочери — в Можайск, к заболевшему родственнику. Жена, услышав эту ложь, слегка поморщилась, но приняла, даже не уточнив степень родства и не спросив имени заболевшего. Бориса это тогда даже не покоробило — напротив, Марина сократила количество лжи, произносимой им.
— Будешь ужинать?
— Конечно... — сказал он и, следуя железному правилу хорошего вранья, разбавил ложь правдой: — Я заехал там в одно кафе... Перекусил по-быстрому... Но это было слишком давно...
Если бы его спросили, он сказал бы и название кафе, и примерное количество посадочных мест, и вспомнил бы свой заказ и во сколько ему это обошлось... Потому что это было правдой — Борис честно промчался по Можайскому шоссе, пересек МКАД и ехал дальше, пока не наткнулся на это самое кафе. Там он совершил ритуальный прием пищи — ритуальный, потому что целью было не насытиться, а отметиться, запасть в память официанткам. Борис сделал это элементарно просто — он попытался расплатиться пятисотрублевой купюрой, сдачу с которой ему дружно собирали всем коллективом кафе. А вот дальше по Минскому шоссе он не поехал, он свернул влево, доверяясь уже не собственным познаниям в географии Московской области, а сведениям, сообщенным ему на «стрелке» в Александровском саду.
Его не обманули — вскоре Борис въехал в небольшой поселок с бензоколонкой на окраине. Он спросил у человека в лукойловской униформе, может ли он оставить до вечера машину, и ему ответили утвердительно, назвав вполне приемлемую цену. Борис не без сомнений вылез из «Ауди», но взглянул на часы, и сомнения исчезли — время поджимало. Он бросился бежать так, как много лет уже не бегал, он бежал, как будто от результатов этого забега зависела его жизнь... Хотя — почему «как будто»?
Борис выскочил на шоссе как раз в тот момент, когда рейсовый автобус до Рязани с пыхтением тормозил у обочины. Немолодые женщины с ведрами и корзинами долго забирались внутрь, и Борис успел. Он пробрался в конец салона, втиснулся на свободную половинку сиденья и надвинул бейсболку на глаза, изображая глубокий сон. На самом деле он был чертовски далек от того, чтобы отключиться — сердце бухало о грудную клетку, словно кузнечный пресс, спина покрылась липким потом, колени дрожали... До Рязани Борис едва пришел в себя.