– На время. Мне нужно побыть одной. Но мой сотовый подключен. – Марина улыбнулась впервые за последние дни. Но глаза были темны, тусклы и печальны. И огромны, как блюдца. – Любовь, дружба делают человека уязвимым. Понимаешь?
– Нет, – Лена отчаянно замотала головой, дергая подругу за лайковую перчатку. – Ты уезжаешь?
– Да. Ненадолго. Так надо. Пока.
Привстав на цыпочки, Марина чмокнула подругу в прохладную щеку.
Джип «Мерседес» неловко развернулся, пару раз боднув бортик, выехал на дорогу и растворился в морозной тьме.
Лена долго стояла на больничных ступеньках, глядя во всепожирающую ночь. Почему-то ей стало страшно, но она не могла понять, за кого: Аду, Марину или себя.
Было семь утра, когда Лена приехала к Дмитрию. Он уже встал, собирался на работу. Она ожидала упреков, но он, ни произнеся ни слова, обнял ее и поцеловал. Его щека была колючей, и это было самое приятное и реальное ощущение прошедших суток.
– Прости меня, – сказала Лена. – Я буду тебя слушаться. Невозможно спасти весь мир в одиночку.
– Это ты меня прости. Я накричал на тебя. Я не стану требовать, чтобы ты изменилась. Просто будь рядом, ладно?
– Хорошо.
– Как твоя подруга?
– Ада? Плохо. Не приходит в сознание. Мне стало вдруг так страшно, когда я подумала, насколько хрупок человек. Все можно потерять в один момент.
– Ну, нет, – убежденно сказал Дмитрий. – Я тебя терять не собираюсь, никогда и ни за что. Хоть потоп. Все у нас будет отлично, веришь?
– Тебе верю.
– Замечательно. Тогда раздевайся, идем завтракать. Я приготовил яичницу. Огромную. Твою любимую – с луком.
– Откуда ты знал, что я приду?
– Ты разве забыла? – Улыбнулся Дмитрий. – Я маг и волшебник. Поколдовал – и готово.
Попасть в ЦКБ было непросто. Но фамилия «Громова» открывала, на удивление, многие двери. У палаты Аркадия Гриневича дежурили люди в штатском, ничем не напоминающие бритоголовых «братков».
– Извините, – сказали Марине очень вежливо, – мы вынуждены вас обыскать.
Она не возражала, после чего пришла миловидная дама, которая пригласила ее в отдельный кабинет. После процедуры предупредили:
– Не больше пяти минут. И никаких волнений. Он еще очень слаб.
Вид у Профессора и впрямь был неважный. Рядом с кроватью стоял какой-то аппарат, от которого к рукам больного тянулось несколько трубок. Лицо землисто-желтое. Из груди со свистом вырывалось дыхание. Но взгляд, направленный на гостью, остался прежним: подозрительным, просвечивающим насквозь, подобно рентгеновскому лучу.
– Как вы? – спросила Марина, выкладывая на столик пакетик с фруктами.
– Помните, старое кино: «по сравнению с Бубликовым – неплохо». – Но, заметив, что Марина помрачнела, спохватился: