– Ложку снадобья подольешь в питье, и твой герцог запрыгает козликом!
Колдунья пересчитала принесенные монеты и опустила в свой кошель. Она стянула двумя завязками его матерчатое горло, ограниченное посеребренным кольцом, довольно покачала увесистый мешочек в ладонях и повесила обратно на пояс.
– И постарайся его вашей бордосской кухней угостить – это ему тоже пылу прибавит. Вино, рыба, пряности.
– Дорогое у тебя ремесло, но опасное. Не боишься? – не удержалась и спросила Жанна.
Ее возмущал тот снисходительный, чуть презрительный тон, с которым простая горожанка, пусть и колдунья, разговаривает с ней, придворной дамой.
«Тыкает, как равной, ведьма чертова!» Но Жанна нуждалась в услугах колдуньи куда больше, чем та в деньгах (если судить по округлости ее кошелька). Приходилось терпеть. – Потому и дорогое, – усмехнулась Мефрэ. – Все мы под Богом ходим.
Набитый кошель приятно тяжелил ей бок, и она немного разговорилась:
– Раньше, при одном из прежних герцогов, Артуре, тяжело таким, как я, было. Жгли пачками. Сейчас легче. Все хотят мандрагору иметь, да не одну. А к кому за ней идут? Ко мне. Хоть герцог, хоть виллан. И зелья приворотные – отворотные кто сварит? Мефрэ опять же… Вот что, госпожа Жанна, если еще золотой дать, скажу что-то интересное для тебя.
Но у Жанны больше монет не было, а в третий раз прийти сюда она ни за какие бы блага не согласилась. Поэтому она не узнала, что за час до нее такой же пузырек с таким же содержимым получила баронесса де Круа.
На выходе из курятника на девушек внезапно напал колдуньин петух.
С наскоку долбанув клювом в ногу Жанну, он отскочил и с боевым видом стал подбираться к Жаккетте.
– Ах ты сволочь!
Жаккетта ухватила попавшуюся под руку жердь и заняла оборонительную позицию, оберегая скривившуюся от боли госпожу.
Драчливый петух после каждого ответного выпада Жаккетты еще больше рвался в бой. Он топорщил яркие перья и боком-боком подступал к девушкам.
Прижав под плащом к груди заветный пузырек, Жанна поспешно дохромала до выхода. Жаккетта, прикрывавшая ее отход с тыла, спиной выбралась к уличной ограде и, с облегчением запустив в хвостатого забияку жердиной, нырнула в калитку.
Стоя на пороге курятника, колдунья смеялась в фартук.