– Если уж все они задумали такое злое дело, так надо было до конца и идти! – почти кричала она. – Или вообще не браться, что им, есть было нечего, оттого что Медичи в городе главные? А так, как они сделали, – одно разгильдяйство!
Благодетель к тому времени благополучно промочил горло вином и принялся выступать в роли миротворца. Он взял ладошку Жаккетты в свои руки и сказал:
– Несравненная госпожа Нарджис, вы что-то слишком близко к сердцу приняли эту историю!
– Еще бы не близко! – упрямо мотнула головой Жаккетта. – Взялись дело делать – и все провалили, а главный убийца вышел сухим из воды! И вообще, я думала, Восток жестокий, не верила Абдулле, что везде одинаково, а теперь вижу, что он прав!
Иронично улыбающаяся Жанна, с удовольствием слушавшая перепалку Жаккетты с кавалерами, вдруг перестала улыбаться. Жаккетта и правда слишком близко к сердцу приняла эту замшелую историю двадцатилетней давности, и самое опасное, что у нее рассказ благодетеля каким-то неведомым образом связался с убийством шейха. Если уж в разговоре возник Абдулла, то недалеко и до рассказа про смерть шейха Али. Но по легенде-то он живой!
– Успокойся, дорогая! – твердо сказала Жанна.
Она плеснула вина в бокал благодетеля и чуть не насильно вложила его в руку Жаккетты.
– Абдулла – это евнух, который управлял гаремом, – с улыбкой пояснила она кавалерам. – Он обожал истории про перевороты и заговоры при дворе египетского халифа. А малышка Нарджис за время своего пребывания у арабов не раз видела, как легко льется там кровь, поэтому восприняла все рассказанное очень непосредственно. Это пройдет…
Жаккетта, ненавидя всех присутствующих, молча пила вино и смотрела только в глубину бокала. Она сожалела, что он небольшой. Был бы размером с бочонок, можно было, бы тянуть до вечера, ни с кем не разговаривая, никого не видя. Наверное, голова у нее устроена совсем по-другому, не так, как у шевалье Анри и шевалье Жана. Но человек, хладнокровно задумавший убить ни в чем не повинных людей, потому что они перекрыли ему доступ к власти, задействовавший массу других людей, хладнокровно приведший жертву в храм, в запале убийства пырнувший себя самого кинжалом и лишь в последние часы жизни не стонавший и не жаловавшийся, ей почему-то совсем не казался благородным.
Установив мир в экипаже, благодетель продолжил:
– Джулиано с величайшими почестями погребли. А папа и король Ферранте, убедившись, что заговорщикам избавиться от Медичи не удалось, решили сделать это войной, заявляя во всеуслышанье, что единственная причина военных действий – пребывание Лоренцо во Флоренции и что война ведется только из-за него.