– Мы можем еще что-нибудь сделать для него? – спросила Элеонора девушку.
Опустившаяся на колени перед стариком, Тенеси больше походила на индеанку, чем на белую, со своими черными волосами, заплетенными в две толстые косы, спускавшиеся на грудь.
– Я не знаю, проломлен ли у него череп. Но уверена, что хорошо бы положить ему на голову лед. Меня научил этому доктор в Винсенсе.
– Гевин, у нас в погребе есть лед? Мужчина почесал свою лохматую голову.
– Мне кажется, что есть. Пойду принесу. Немного позже они попытались влить в рот Терли ложку виски, но спиртное стекло по подбородку. Он лежал, как мертвый.
Элеонора присела к мужу на колени и смотрела, как Тенеси меняла пузырь со льдом и прикладывала к ногам старика нагретые камни.
– Гевин, Терли сказал, что это был Книбе. Как ты думаешь, Глен Книбе имеет какое-то отношение к тем, кто украл Джорджа?
– Книбе не мог действовать один, у него и мозгов-то – кот наплакал. Здесь видна рука Хаммонда Перри.
– Как нам вернуть Джорджа? Бедняжка Джордж. Он такой гордый! Он умрет, если с ним будут обращаться как с рабом.
– До утра мы ничего не сможем предпринять. Не думай сейчас об этом. И вообще, иди-ка ты лучше в «кровать, миссис Маккартни. Мы с Тенеси присмотрим за Терли. – Гевин поднялся с женой на руках.
– Гевин Маккартни! Ты невыносим! С тех пор, как я сказала тебе о ребенке, ты носишься со мной, как с писаной торбой. Ты мне скоро и носа не позволишь самой вытереть!
– Да, если нужно будет вытереть тебе нос, и вытру, – усмехнулся он. – Мы ждали этого ребенка десять лет. Нора, девочка моя, на этом свете у него будет все.
– Если ты не прекратишь обращаться со мной, как с инвалидом, то я... назло рожу тебе девочку.
– Кого я в тебя вложил, того и родишь.
– Тенеси, скажи ты ему, что женщина рожает детей со дня сотворения мира. Скажи ему.
– Ну-ка тихо, девочка, – Гевин закрыл ей рот быстрым поцелуем.
Гевин обожал свою жену. Даже после десяти лет совместной жизни, он испытывал огромное удовольствие глядеть на нее. До сих пор он удивлялся, как эта прекрасная живая кукла смогла полюбить такого огромного, невежественного речника. Она была для него всем: вся его жизнь вмещалась в его любимой Элеоноре.
Тенеси, сидевшая перед Терли Блейком, видела, с какой любовью Гевин смотрит на свою жену. Она надеялась, мечтала о том, что мужчина, которого она полюбит, будет так же любить и ее.
– Поставь чайник, девочка, – сказал Гевин Тенеси. – Я отнесу эту непокорную девочку в постель и приготовлю ей пунш. У нее руки, как ледышки.
– Она там не останется, Гевин, – сказала Тенеси, поднимаясь на ноги. – Сиди с ней, я приготовлю ей пунш. Только так ты убедишься, что она это выпьет.