Надо было выбираться, иначе она могла погибнуть. Но если лачуга сгорит дотла… Куда же им тогда деваться? Ее разум отказывался заглядывать в будущее дальше, чем на миг. Если бы только ей удалось поднять с пола тюфяк и накрыть им пламя… Впрочем, даже если бы у нее хватило на это сил, возможность была упущена: Кэтрин поняла это в следующую секунду, когда огонь добрался до потолка и оттуда посыпались пылающие пучки соломы. Вот загорелся плетеный половик, когда-то служивший ковром, от него повалил густой и удушливый черный дым. У нее больше не осталось выбора. Еле держась на ногах, Кэтрин подхватила с полу в изножии постели свои башмаки, сорвала плащ с гвоздя у двери и заковыляла наружу, жадно вдыхая холодный чистый воздух.
Она упала на землю в нескольких шагах от пожарища. Немного отдышавшись, она прислонилась к стволу дерева и успела увидеть, как развалюха обрушилась с оглушительным треском. Голова у нее гудела, запах гари душил, вызывая тошноту, дыхание стало хриплым, каждый вдох мучительно обжигал легкие. Холод начал пробирать ее до костей, хотя кожа горела. Губы сами собой прошептали имя Бэрка, и он вдруг появился, словно вызванный заклинанием.
Но он ее не заметил, он стремительно подбежал к груде все еще пылающих развалин и принялся торопливо раскидывать в разные стороны горящие поленья и пуки соломы. Ей показалось, что он зовет ее, но расслышать его голос за ревом огня было невозможно.
– Бэрк! Я здесь…
Едва проговорив это, Кэтрин почувствовала, что горло у нее окончательно сдавило судорогой, и закашлялась. Бэрк углубился в достававшие ему до пояса развалины, не обращая внимания на огонь. Каким-то чудом ей удалось подняться на ноги и даже издать возглас. Когда она была на полпути к нему, он бережно обернулся и увидел ее.
Бэрк подбежал к ней в ту самую минуту, когда колени у нее подломились; подхватив ее на руки и чертыхаясь, он отнес ее в безопасное место.
По следам за пережитым испугом и наступившим сразу после него невыразимым облегчением к Бэрку пришло бешенство.
– Вот чертова кукла! Как ты это сделала, Кэт? И что, черт побери, прикажешь теперь делать мне? Ах ты тупая, бестолковая, косорукая…
Он осыпал ее бранью, а его руки тем временем лихорадочно ощупывали ее тело в поисках повреждений. Гнев угас, как только он понял, что она расстроена даже больше, чем он сам, да к тому же еще перепугана до полусмерти и измучена болью, хотя и не ранена. Бэрк принялся шептать ее имя, ласково поглаживая, утешая, прижимая к себе, пока она не перестала дрожать.
– Как это случилось? – спросил он, наконец успокоившись.