Два кормовых огня бросали слабый свет на палубу и освещали рулевого, когда лучи их сходились на штурвале. Отведя от них взгляд, спускаясь по трапу, Эндрю увидел огонек сигары в темноте и рассмотрел очертания человека, который прислонился к борту. Он помедлил, потом двинулся вперед.
— Брукс? Это вы?
— Да, вышел глотнуть свежего воздуха. — Эндрю не мог рассмотреть его лица, но голос его был усталым и мрачным. — Там, внизу, сущий ад, — сказал он. — Я принимал там роды у ссыльной, провозился всю ночь.
— Она в порядке? — Эндрю сочувствовал врачу в его трудном деле — возиться с этой непокорной толпой заключенных женщин.
— Мать в порядке, ребенок мертв. Он родился мертвым. — Брукс отвернулся к борту и попыхтел сигарой. — И хорошо, что он умер. Эти младенцы, рожденные на транспортах, редко доживают до конца путешествия. Они больны и истощены. Мать этого ребенка не имеет представления, кто отец.
Между ними наступило молчание. Эндрю смотрел в морскую даль, но ничего не ощущал: ни своей усталости, ни темноты ночи. Наконец он сказал:
— А как тот, которого вчера выпороли?
— Плохо. Но он отойдет, я полагаю. Он сильный.
Сцена порки, проведенной накануне, преследовала Эндрю. У ссыльных, казалось, какой-то особый дар все время попадать в неприятные истории. Боже праведный, неужели им мало, недоумевал он. Вчерашнее наказание было результатом зверского нападения валлийца на низкорослого бристольского бандита. Оружием послужила одна половина ржавых ножниц. А стычка произошла, ни много ни мало, из-за числа орудий на борту «Джоржетты». Нетрудно возбудить драку среди людей, которые месяцами ничем не заняты. Валлийца пороли перед мачтой на виду собравшегося экипажа. Плетка взлетала и опускалась, пока его спина не превратилась в кровавое месиво и невозможно стало продолжать экзекуцию, тогда его начали хлестать по икрам ног. Маленький бандит лежал внизу, слишком ослабев от потери крови, чтобы принять участие в наказании.
— А второй? — спросил Эндрю. — Он будет жить?
— Да, будет. Он хорошо поддается лечению, но оба они проведут остаток пути в кандалах.
Эндрю проговорил медленно, нахмурясь:
— Не могу привыкнуть к этим поркам. Бог свидетель, мне должно было хватить того, чего я насмотрелся на флоте, чтобы привыкнуть. Но здесь все как-то иначе, а когда порют женщину — меня начинает тошнить. Мне больше жаль этих ссыльных, когда их наказывают, чем матросов. Что еще им остается делать, как не влипать в истории?
— Вы что-то очень нынче расчувствовались по поводу ссыльных, Маклей, — пробормотал Брукс.
Эндрю повернулся к нему.