– Эндовер Патнэм, – сказала одна из секретарш фирмы.
– Рэйда Уэйкфилда, будьте любезны, – отозвалась Энджи. От того только, что она произнесла вслух имя мужа, по позвоночнику прокатилась дрожь.
В этот миг дверь распахнулась, и в комнатку энергичным шагом вошла Натали. Энджи спешно швырнула трубку на рычаг, будто мать застала ее за чем-то неприличным.
– Развлекаешься? – поинтересовалась мама.
– Куда там! Расстроилась до слез, – призналась Энджи. Слава богу, необязательно сообщать все причины расстройства. Сделав пару успокаивающих вдохов-выдохов, она обвела взглядом папки: – Что творится! Кошмар! Дело Кэролин Стойерз об опеке просто…
–…цветочки. Взгляни-ка вот на это. – Натали бросила толстую папку на стол перед дочерью. – Прочитай, что пытались сотворить с Джоанн Блум, – узнаешь смысл слова «несправедливость». Карен заболела, вот что плохо, – со вздохом добавила Натали. – Но она у нас крепкий орешек, выкарабкается. Вот пройдет курс химиотерапии и вернется.
Энджи опустила ладонь на папку.
– А пока ее нет, что вы будете делать?
Она наконец нашла в себе силы встретиться взглядом с матерью. Лицо Натали не выражало ровным счетом ничего, но Энджи отлично понимала: мама забросила крючок и ждет, когда рыбка заглотит наживку.
– Знаешь, – продолжила она, не дожидаясь ответа, – с тех самых пор, как вы с отцом развелись, я считала тебя… м-м-м… чересчур непреклонной, что ли. Мне казалось, что твое поведение граничит с паранойей. Но после того, как я все это прочла…
– Слышала мнение Уильяма Барроуза? Паранойя – это знание всех фактов. – Натали окинула взглядом комнатку: – Неплохое местечко для работы, как по-твоему?
– Что ты хочешь сказать? – уточнила Энджи, не сводя глаз с матери.
– То самое. Не желаешь ли пожертвовать двумя-тремя часами своего времени, чтобы нам помочь?
– Двумя-тремя? – невесело усмехнулась Энджи. – Скажи лучше – всей жизнью.
– Жизни не хватит, – возразила Натали. – Но сейчас, пока ты ищешь, где на хлеб насущный заработать…
Натали с ее уловками Энджи видела насквозь, но тем не менее кивнула в знак согласия. Не вечно же ей здесь работать, в конце концов, а пока суд да дело – почему бы и нет? Все равно в Нидхэм ей теперь дорога заказана.
– Ладно, мам. Но учти – это временно.
Мишель ползала на четвереньках по ковру, собирая самые большие осколки разбитых ваз и зеркал. Глаза ее были сухими, она устала плакать после бесплодных поисков Поуки и задолго до того, как попыталась мало-мальски навести порядок в разгромленных детских. От мысли хоть что-нибудь спасти пришлось отказаться. Мишель наполнила шесть самых больших мешков для мусора изуродованными подушками и матрацами, раздавленными игрушками, в клочки разодранными книжками и постерами – словом, ошметками материальной жизни двоих ребят. Фрэнк помог ей вернуть на место двухэтажную кровать в комнате сына, но на большее его не хватило. До предела измученный, избитый, со сломанным ребром, он наконец позволил ей уложить его в постель. Мишель с Фрэнком решили, что детям сегодня ни к чему видеть лицо отца, сплошь в синяках и кровоподтеках. Да и завтра, наверное, тоже. Мишель и та испугалась при встрече с мужем. Дома она сразу же бросилась за льдом, сделала холодные компрессы, но время было упущено. На Фрэнка без страха нельзя будет взглянуть еще как минимум неделю.