И все же Стелла не могла представить себе, что когда-нибудь станет философски относиться к событиям, которые случаются с другими людьми. Свои собственные небольшие удары судьбы она воспринимала с достаточной готовностью, подсознательно ощущая в себе наличие большого запаса сил, но удары судьбы, которым подвергались другие люди, заставляли ее униженно досадовать на свою собственную беспомощность. А здесь был старина Сол, день ото дня все более скрючивавшийся от своего ревматизма, и она ничего не могла сделать, чтобы распрямить его. И скоро он умрет, совсем уйдет от них всех, и если ему там не понравится, у нее не будет возможности сидеть рядом и заботиться о его покое.
Уход Сола будет в каком-то смысле хуже, чем уход Захарии, поскольку Стелла знала, что Захария в один прекрасный день все-таки вернется, а вот Сол уже не вернется никогда. Захарию пронизывала до костей его собственная боль, Стеллу пронизывала боль за других, но оба они теперь явственно ощущали все нарастающее жгучее прикосновение судьбы.
— Пусть все будет как будет, — неожиданно с добротою в голосе сказал Сол. Он то и дело ронял эти таинственные замечания, довольно глядя на огонь или на Стеллу своими яркими черными глазами. Она не понимала его, а у него не было слов, чтобы объяснить то, что он знал. Именно спокойствием, с которым он переносил страшный удар судьбы, обрушившийся на него, он мог обнаружить свое врожденное знание того, что Руки, Которые обрушили это на него, были Руками любви.
— И пусть это, понимаешь ли, будет сочельник.
Последние слова она поняла. Она была весь день в мятущемся состоянии из-за старины Сола и из-за того, что Захария так и не вернулся домой. Но это было неправильно. Рождество не годилось для настроений. Рождество было, как звезда, упавшая на землю, — оно было чудом. И если вы уделяли ему должное внимание, вы были так поражены, что не могли уделять внимание ничему другому.
Стелла подняла глаза и рассмеялась, а затем критически оглядела комнату — готова ли она принять праздник Рождества. Сол тоже поглядел вокруг с довольным смешком. Теперь предрождественская суета поражала его, ведь он смотрел на нее в последний раз. И не столько поражала, сколько смешила. В другие годы комичность происходящего не приходила ему в голову, тем более что Сол всегда сам был частью общей суеты. Теперь же, изъятый из нее, собираясь покинуть этот мир, старик видел, как смешно было то, что Падающую Звезду люди собирались приветствовать всей этой пищей и зеленью.
Большая, похожая на пещеру, кухня выглядит чудесно, думала Стелла, и неудивительно, ибо она и матушка Спригг трудились над ней в течение трех дней. Елки и остролист украшали кухонный шкаф и все свободные ниши и полки, а на дедовских часах лежала ветка тиса с дерева на Беверли-Хилл. Ветка, срезанная с омелы Герцог Мальборо, свисала с центральной перекладины. Большой стол, придвинутый к шкафу, был весь уставлен едой. Позади рядами громоздились пироги из крольчатины, пироги из баранины, студень из свиных ножек, круглый ломоть холодной говядины и огромный красиво отрезанный окорок, облепленный бурым сахарным песком. Впереди лежали яблочные пироги, сладкие пирожки, выпивка, девонширская сдоба, шафрановый кекс и горкой стоящие блюда с девонширскими сливками и засахаренными фруктами.