Ну нет, отступать поздно. Разве она все еще та девочка, которая покорно приняла безразличие к себе отца и матери, отославших ее Уиллоуби, вместо того чтобы оставить в родном Хокингеме и найти в ней опору для себя? Теперь ей уже было бы невмочь подчиниться чужим приказам и жить во тьме, когда она чувствовала в себе силы выбраться на свет.
Внезапный покой снизошел на нее после благословения священника. Все будет хорошо. После «Аминь!» все перекрестились, а когда она подняла голову, то увидела, что старый рыцарь смотрит на нее. Их взгляды скрестились, и он отвернулся.
– В путь! – воскликнул брат Томас, и паломники с шутками вышли на дорогу, впереди два стражника, потом монахи-францисканцы, потом леди Кларисса и Джоанна, Эдвин Блэкхерст и Марджери Эпплфилд (вдова уже прилипла к немолодому торговцу, который был слишком учтив, чтобы отвязаться от нее), за ними Джон и Мэри Бейкер, Мод Малкин с ребенком, Бесс и Роза. Позади ехали еще два стражника, а за ними, словно считая себя неподходящей компанией для остальных, старый рыцарь, сгорбившись и оплакивая свои грехи.
Священник, благословив паломников, ушел, но остался другой, который смотрел вслед немногочисленной процессии, пока она не скрылась с глаз.
Его кошель – кошель покойного Хокингема, напомнил он себе, ухмыльнувшись, – заметно похудел после того, как он расплатился со стражниками, и еще похудеет, когда они вернут ему леди Джоанну живой и невредимой. Ему было все равно, что они сделают с остальными паломниками... хотя, вроде, у них нет с собой ничего ценного, разве что у торговца и бледной графини. Если разбойники, которых он нанял, захотят изнасиловать всех женщин и перерезать глотки всем мужчинам, чтобы забрать их одежду, пусть их, лишь бы они не тронули наследницу. И тогда сбудутся его мечты.
Едва Лондон остался позади, леди Кларисса начала свое печальное повествование о жизни с бароном. Он взял ее в жены, едва ей исполнилось четырнадцать лет, польстившись на приданое, жаловалась она Джоанне. Привез ее в замок, а там любовница, дочь одного из его рыцарей, всем распоряжается, а когда она сказала, что так не полагается, он посадил ей по синяку на оба глаза. С этой минуты Кларисса возненавидела барона, однако это не мешало ему каждую ночь приходить к ней, ибо больше всего на свете он жаждал наследника. Кларисса тоже хотела ребенка, и даже сильнее, чем ее супруг. Если бы она забеременела, барон обратил бы свою похоть на любовницу (которая, кстати, тоже не беременела два года, пока задирала ноги для ненасытного барона), а если бы родила сына, как он требовал от нее, то, может, и вовсе оставил бы ее в покое. Если родится ребенок, неважно – мальчик или девочка, она отдаст ему всю свою любовь, которая не понадобилась барону, а потом научит его ненавидеть отца с такой же страстью, как она сама.