Эти слова обожгли ее, словно удар хлыста. Лорелея прикрыла глаза и ответила, презирая себя за неудержимую дрожь в голосе:
– Извини, я забыла. Разумеется, тебе никогда ничего не нужно. И никто не нужен.
Она развернулась и пошла прочь. Курт замер, ожидая хлопка двери, но, как видно, Лорелея хорошо владела собой – она прикрыла дверь тихо и аккуратно. Курт откинул голову на спинку шезлонга и тяжело вздохнул.
О чем это она, черт возьми? С чего взяла, что ему никто не нужен? Разве он сам только что не сказал, что нуждается в помощи Фриды? Должно быть, у жены просто дурное настроение. Оно и понятно. Она ненавидит его, ненавидит Вену, ненавидит свою новую жизнь, чувствует себя, словно в ловушке. А теперь по его вине оказалась заперта в этой ловушке еще на несколько недель.
Возможно, она считает, что в аварии виноват он сам. Что, злясь на нее, он гнал машину слишком быстро. Но это не так. Он уже готов был вернуться, готов был просить прощения, уверять, что никогда больше не напугает ее и не причинит ей боли, что хотел лишь показать ей…
Что показать? Что их брак – ошибка?
Курт прикрыл глаза. Так оно и есть, верно? Огромная ошибка. Не пора ли с ней покончить? Сколько еще он сможет видеть Лорелею, вдыхать ее запах – и помнить, беспрерывно помнить, что она его ненавидит? Что она несчастна из-за него?
Курт прижал ладонь ко лбу. Под черепом пульсировала надоедливая боль.
Ладно. Строить планы на будущее пока не стоит. Но, по крайней мере, он сделает все, чтобы облегчить ее ношу.
Для начала позвонит Фриде и попросит ее вернуться. Следующий звонок – в агентство по найму. Ему нужен помощник-мужчина. Сама мысль о слуге внушала Курту отвращение – однако ничего другого не оставалось: ведь одной рукой он не способен ни брюки натянуть, ни пуговицы застегнуть, а о более сложных операциях, вроде мытья, и говорить не приходится.
Хотя, если бы гордость не помешала ему принять предложение Лорелеи…
Курт испустил стон.
Лучше некуда! Рука в гипсе, голова раскалывается, жена его терпеть не может, а он впадает в экстаз при одной мысли о ее прикосновении! Снова и снова прокручивает в памяти ту единственную ночь, тешится мыслью, что утро, когда она, рыдая, упала ему на грудь, не было лишь плодом наркотического дурмана…
О нет! Если бы она хоть в малой степени ощущала то же, что и он, ту же жгучую жажду, всепоглощающее желание, чудесно соединенное с чем-то неопределимым, но куда более нежным и…
– Извини меня.
Он поднял глаза. Лорелея стояла над ним с подносом в руках. Лицо холодное, замкнутое – такое же безразличное, как ее извинение.