До набора, однако, дело так и не дошло. Вместо типографии рукопись попала в письменный стол директора издательства К. А. Фортунатова, где пролежала несколько лет, пока я не забрал ее перед своим отъездом в Америку. Там сборничек из двадцати пяти песен разросся в две книги, любовно изданные в 1980 и 1986 гг. Карлом и Эллендеей Проффер, основателями легендарного «Ардиса», на двух языках с нотами, фотографиями и не публиковавшимися ранее высказываниями поэта. По словам Булата, который попытался по моей просьбе выяснить, какая инстанция погубила книжку, ее остановил не ЦК, а само издательство, убоявшееся гнева советских песенников – композиторов и поэтов, ревниво и нервно следивших за бурным развитием «магнитиздата». Так и получилось, что первое «музыкальное» издание песен Окуджавы вышло не на родине поэта, а в Польше (Bu at Okudzava, «20 piosenek na g os i gitar», Krakow, 1970).
«НАВЕРНОЕ, МОЖНО И ТАК…»
Вот если бы в решении судьбы рукописи участвовал прославленный автор «Катюши», он, я думаю, отнесся бы к ней доброжелательно. Матвей Исаакович Блантер был человеком благородным (говорят, он чуть ли не единственный из коллег Шостаковича осмелился поддерживать его морально и материально после постановления ЦК от 1948 года «Об опере „Великая дружба“»).
К тому же он никак не мог заподозрить в Булате своего соперника по части музыки. «Мне сказали, что вы благоволите этим самым „бардам“, – сказал мне Матвей Исаакович, когда нас познакомили во время поездки в Англию и Шотландию на Эдинбургский фестиваль в августе 1965 года. – Так вот, вам, полагаю, будет небезынтересно узнать, что я пишу цикл песен на слова Окуджавы. Зачем? Объясняю. Мне нравится его поэзия. Она настоящая, это не ремесленные потуги наших текстовиков, из-за которых молодежь отворачивается от советской песни. Песне, как воздух, нужны хорошие слова, которые мы должны брать и у бардов, но – отбрасывая их музыку, потому что – какая же это, простите, музыка? Ведь у этих людей – никакого музыкального образования! Я, между прочим, специально выбрал те стихи Окуджавы, которые он поет на свои мелодии, – пусть увидит, как нужно писать музыку!»
Года через три Булат рассказал мне, что был у Блантера дома и тот исполнил его, Булата, песни, но с другой музыкой. «Что же ты ему сказал?» – «А я ничего не понял. Промямлил что-то вроде: „Наверное, можно и так…“»
В следующий свой приезд в Москву встречаю Матвея Исааковича во дворе композиторского дома на улице Огарева. «Эх, жаль, что не приехали раньше! Вчера вечером у меня была в ЦДЛ премьера окуджавского цикла. Сам сыграл и спел». – «Ну и как?» – «Полный триумф! Видел в зале Булата, но он не подошел – ревнует!»