Он отодвинулся от нее, словно был на краю пропасти, и уставился на рисунок обоев. Из груди его вырвался тяжелый протяжный вздох, вобравший в себя всю боль, печаль и тоску. Усилием воли Зак заставил себя собраться. Дрожь волной прошла по его телу. Когда он поднялся и расправил плечи, то стал казаться выше ростом. Несмотря на сильное возбуждение, ему удалось взять себя в руки.
— А сейчас мне лучше уйти, — решительно сказал он, снова повернувшись к Фиби.
Она стояла вся дрожа, прижав руки к бокам. Он наклонился, поцеловал ее в лоб и направился к окну. Остановил его ее крик:
— Заккес! — Она крепко схватила его руку, так что пальцы вдавились в тело. — Ты не можешь оставить меня здесь! — выкрикнула она, изо всех сил цепляясь за него и мешая ему уйти. — Не можешь!
На минуту он задержался.
— Могу, — просто сказал он, — потому что должен так поступить.
— Ты должен! — начала она насмешливо, ее грудь тяжело вздымалась, и глаза вдруг вспыхнули неистовым огнем. — Да ты просто не хочешь меня, — сказала она в изумлении. — Так вот в чем дело? Отвечай, это так?
— Нет, дело совсем не в этом. Я думал, что все уже объяснил тебе.
Но Фиби, казалось, ничего не слышала. Отступив на шаг и оглядывая его с головы до ног, она прошипела:
— В этом случае, — рот ее исказила презрительная гримаса, а в лице проступило нечто безобразное, отталкивающее. Зак и не подозревал, что оно может быть таким. — В этом случае я хочу, чтобы у тебя осталось кое-что обо мне на память.
Он вопросительно смотрел на Фиби.
— Эта проклятая штука, — яростно выпалила она и стала изо всех сил дергать медальон; цепочка врезалась ей в шею, но наконец разорвалась. Фиби швырнула медальон к его ногам. Глаза ее горели злым огнем, в них переливалась испепеляющая ненависть. — Забери свою дешевую дрянь, я все равно собиралась ее выбросить, мне она не нужна.
Заккес содрогнулся от этой дикой вспышки. Ненависть… невообразимая ненависть…
— А теперь убирайся, — приказала она, указывая на окно дрожащим пальцем. — И не забудь свое барахло. — Она носком поддела медальон. — И поторапливайся, пока я крик не подняла.
Заккес не мог пошевелиться, сраженный этой переменой. Впервые ее душа раскрылась перед ним, обнаружив там одну враждебность.
— Что же ты? — Губы Фиби искривила презрительная усмешка. — Ты ведь чертовски торопился уйти? Что же произошло? Может, паралич вдруг хватил?
Его искаженное болью лицо отражало невыносимые страдания его души. Никогда не испытывал он таких нестерпимых душевных и физических мук.
Оскорбление сыпалось за оскорблением и все от женщины, которую он любил или думал, что любил.