Шарлотт-Энн снова посмотрела вперед. В нескольких метрах от нее двигался автомобиль, он был великолепен: его черная гладкая поверхность сверкала на солнце, окна прикрывали бархатные занавески. Сквозь заднее окно девочке виден был черный полированный гроб. Мать сказала, что в нем спит тетя, но Шарлотт-Энн не могла понять, как можно было спать в таком узком, неудобном ящике.
Девочка повернулась к матери и дернула ее за руку:
— Тете нужно кровать пошире, — громко и отчетливо прозвучал ее голосок. — В этой маленькой ей будет неудобно.
Элизабет-Энн от неожиданности даже остановилась, потом взглянула на дочь и вдруг охрипшим голосом ответила:
— Тете здесь удобно.
— А ты точно знаешь?
Элизабет-Энн кивнула и ободряюще пожала ей руку.
— Да, — отводя в сторону глаза, тихо проговорила она, с трудом сдерживая рвущиеся наружу рыдания.
Шарлотт-Энн стала смотреть по сторонам. Они миновали поля и приближались к кладбищу с его покосившимися надгробиями и устремленными вверх крестами. Девочка снова потянула мать за руку.
— Мама?
Элизабет-Энн взглянула на дочь.
— Как ты думаешь, смогу я навещать тетю каждый день? А может, даже спать с ней в ее кровати?
Влажные глаза Элизабет-Энн были полны жалости. Она не сразу нашла в себе силы, чтобы ответить.
— А разве хорошо будить людей, когда они спят?
Шарлотт-Энн задумчиво наморщила лоб. Она об этом не подумала.
— Не-е-е-т, — протянула девочка. — Это совсем нехорошо. Я терпеть не могу, когда меня будят.
— Ты умная милая девочка, Шарлотт-Энн, — с гордостью проговорила Элизабет-Энн, благодарно улыбнувшись. — Не все это понимают.
Девочка осталась довольна похвалой. Она сумела правильно ответить.
Но вот гроб опустили в могилу, и комья земли застучали по крышке. В этот момент ужас охватил Шарлотт-Энн, и она зарылась лицом в юбку матери. Смотреть она боялась, но не могла не слышать стук падавших в могилу комьев. В этих звуках была какая-то безысходность.
Неожиданно все заглушил дикий, нечеловеческий вопль, от которого, казалось, кровь застыла в жилах.
Шарлотт-Энн робко выглянула из-за юбки матери. Она увидела, как кухарка Роза рухнула на краю могилы, отчаянно выкрикивая:
— Санта Мария! Санта Мария!
Круглое лицо Розы заливали слезы и пот. Она била себя кулаками в грудь, которая тяжело поднималась и опускалась. Но вот силы оставили ее, и крики отчаяния сменились несвязным бормотанием.
Элизабет-Энн крепко прижала к себе дочку, тщетно стараясь скрыть от нее горе Розы. Но это еще больше испугало девочку. Она никогда не видела, чтобы Роза была такой жалкой и несчастной. Она всегда была решительной и сильной.