– Что?
– Я хочу вам что-то сказать.
– Нельзя ли с этим подождать?
– Нет, нет. Я забуду.
Он в этом не сомневался. Она была так пьяна, что, вероятно, на следующий день ничего бы не помнила. Она снова потянула его к себе, на этот раз более настойчиво. Убеждая себя, что не хочет, чтобы она порвала его любимый сюртук, он опустился на колени перед кроватью и напомнил себе о таких несуразных вещах, как долг и честь.
– Что вы хотите мне сказать?
– Я... – Она покачала головой, нахмурившись от усилия что-то вспомнить. – Ох, у меня кружится голова.
– Не сомневаюсь. Опустите одну ногу на пол. Это поможет.
Она послушно попыталась последовать его совету, но у нее задралась рубашка, и ее длинная, прекрасной формы нога коснулась его живота. Он смотрел на ее обнажившееся бедро и чувствовал, как ее кожа даже через ткань его одежды обжигает его. Он начал воображать, на что именно он сейчас смотрел, если бы ночная рубашка задралась на несколько дюймов выше.
Безумие. Он сходит с ума.
Он заставил себя посмотреть ей в лицо.
– Что вы хотите мне сказать? – снова спросил он, даже сам заметив грубость своего тона.
– Вы бы лучше нашли мне мужа, который меня любил.
«Да, для него было бы лучше. И поскорее!»
– Сделаю все, что смогу.
– Я знаю. – Она улыбнулась, и он подумал: почему, когда она улыбается, у него возникает впечатление, что его ударили в солнечное сплетение? – По-моему, вы чудесная дуэнья.
Ему хотелось сорвать с нее рубашку.
– Спасибо.
– Пожалуйста.
Ее глаза закрылись, и рука бессильно упала. Лючия уснула. В свете лампы он разглядывал ее, понимая, что должен уйти, но не мог шевельнуться. Не было причины оставаться, но он был не в силах подняться. «Одна минута, – обещал он себе, – Я уйду через минуту».
Он взглянул на голую ногу, касавшуюся его груди. «Может быть, через две минуты».
Он наклонился и этим движением прижал ее бедро к матрацу. Его рука невольно потянулась к Лючии, и он дотронувшись до ее щеки, откинул назад пряди, упавшие на ее лицо, и заложил их ей за ухо.
– Глупая, глупая Лючия, – упрекнул он ее таким тихим голосом, что не мог бы разбудить ее. – Завтра ты будешь себя чувствовать отвратительно.
Он придвинулся к ней и провел губами по мочке ее уха. Ему казалось, он поцеловал бархат. От нее исходил аромат яблоневого цвета, бренди и теплый сладкий запах женщины, и Йен подумал, что в какой-то момент своей жизни он, должно быть, совершил что-то поистине ужасное, чем заслужил это бремя заботы о ней. Или сделал нечто прекрасное. Он, кажется, никогда не понимал, какой рукой судьба управляет им.