Шелест бумаги, казалось, привлек ее внимание.
– Что вы пишете? – спросила она. – Или это секрет.
Его работа казалась довольно безопасной темой.
– Я сочиняю письмо сэру Джервазу Хамфри. Это посол, которого отправили в Константинополь на мое место, чтобы я мог приехать сюда, и он мне сообщил, что турки вызывают у него беспокойство. Поскольку я ранее имел с ними дело, он просит моего совета.
– И какой же совет вы ему даете?
– Я пишу ему, что запугивание турок не помогает. Я предлагаю ему, как дипломату, попробовать что-нибудь еще.
– Что же?
– Дипломатию.
Она рассмеялась.
– Вы не любите сэра Джерваза, не правда ли?
– Нет. – Йен поставил подпись и потянулся за песочной присыпкой. – Он глуп.
Пока он складывал и запечатывал письмо, она молчала. Но когда он отложил его в сторону и собирался взять другой лист бумаги, она продолжила разговор:
– Не будьте к нему слишком строги. Он пытается сравниться с вами, а это трудно для любого человека.
– Глупости.
– Это не глупости. Ваш брат, я думаю, чувствует это, ибо он моложе вас. Вы – хороший сын. Он – повеса. Поэтому вы не всегда ладите.
Йен обмакнул перо.
– Дилан – композитор. У него темперамент человека искусства. Мы смотрим на жизнь по-разному. – С этими словами он начал письмо шведскому принцу.
Его сдержанность нисколько ее не смутила.
– Это правда, вы оба как масло и вода, – согласилась она. – Он веселый. Вы скучный. Вы всегда были таким?
Он не согласился с такой характеристикой.
– Я не скучный, – возразил он. – Дилан всегда был бунтарем, делал все, что ему хотелось, и почему-то ему всегда сходило это с рук. Я никогда не мог позволить себе такой роскоши.
– Без сомнения, ваш отец ожидал от вас большего, ведь вы были старшим сыном. Это тяжелое бремя – оправдывать ожидания других.
Неожиданно ему на память пришло воспоминание о том прошедшем времени, и он перестал писать.
«Как ты мог опозорить семью таким провалом? Где твоя гордость? Где твоя честь перед именем твоей сестры? Господи, Йен, ты доводишь меня до отчаяния. Поверь мне».
– Это может быть бременем, – согласился он, слова снова звучали в его ушах.
Он отложил перо и откинулся на спинку стула.
– Я помню, один год в Кембридже я провалился на экзаменах, – услышал он собственные слова, – и разочарование во мне отца и его гнев от того, что я не проявил усердия в учебе, были очень велики; он не разговаривал со мной и не писал мне целый год.
– Целый год? Это жестокое наказание.
– Столько мне потребовалось, чтобы сдать все экзамены.
Лючия оперлась ладонями о стол и наклонилась над ним.
– А что мешало вам проявлять усердие в учебе? Азартные игры? Пьянство?