— Я не хочу чая, спасибо, — Эндрю сел за свой стол. — Ты когда-нибудь работаешь? — спросил он осторожным голосом, и Билл бросил на друга быстрый удивленный взгляд.
— Кэт гостила здесь несколько дней, и я только что отвез ее на вокзал. Что тебя тревожит? Неполадки в цехе?
Эндрю колебался. По какой-то необъяснимой причине он не хотел говорить с Биллом о Мюриел. Но когда он все же заговорил, в его голосе звучали резкие, презрительные нотки.
— Я только что узнал, что Мюриел Патерсон работает здесь, у меня на заводе.
— Мюриел? — Билл просто остолбенел от изумления. — Она и в самом деле пришла сюда?.. Боже правый! — Намек был совершенно прозрачен, и Эндрю, забыв о своих собственных выводах, к которым он пришел лишь несколько минут назад, сердито взглянул на Билла и сдержанно заметил, что Мюриел наверняка пошла на завод не от хорошей жизни.
Легкая усмешка появилась на добродушном лице Билла.
— Но когда ты вошел сюда, у тебя было твердое убеждение, что Мюриел все еще… преследует тебя?
Эндрю снова сердито взглянул на него, но ничего не ответил. Билл задумался на мгновение; он вспомнил, как, сойдя с корабля, они с Эндрю ехали в поезде в полном молчании.
— Должно быть, она знает, что ты увлекся ею, — заметил Билл, когда Эндрю продолжал молчать. — Она давно здесь?
— Что она знает?
— Ну, ладно, — сказал Билл, которого вовсе не испугало грозное восклицание друга, — признавайся. Этот роман заметно отличается от всех твоих прошлых увлечений?
«О, боже! Неужели и все на корабле это заметили?»
— Ты полагаешь, что я влюбился в эту девушку?
Он сказал это довольно резко, но вдруг весь его гнев рассеялся. Ошеломленный, он понял, что его мысли унеслись очень далеко, на тот берег, где он прикалывал букетик горных фиалок к платью Мюриел. И видел он в ней не светскую женщину, чье жеманство вызывало у него отвращение, а ребенка с удивительной задумчивой нежностью в глазах и румянцем легкого смущения на лице. «Все это притворство», — часто говорил он Биллу, да и сам не сомневался в своих словах. И все же именно эти очаровательные проявления невинности, простоты, а подчас и поразительной робости он находил совершенно неотразимыми. В такие минуты она выглядела юной, непосредственной и открытой; могла совершенно естественно покраснеть, услышав комплимент или насмешку. «Сколько ей лет?» — спросил он себя. Она говорила, что девятнадцать, но выглядела на все тридцать, поэтому он думал, что ей около двадцати пяти. Но всего несколько минут назад, с распущенными волосами и без косметики, она выглядела не старше девятнадцати, и он понял, что она говорила правду. Ему следовало бы сообразить сразу, что она могла и не скрывать свой возраст, так как надеялась стать его женой…