- Да, - он глубоко вздохнул, - ужас, мне стыдно, что я привел тебя сюда. Не надо было этого делать... но я сам не знал.
Он нежно гладит ее тело, ей становится теплее, уютнее, но дрожь не проходит. Кристина мучается, старается унять ее, побороть чувство брезгливости от сырой постели, от похотливой болтовни за стеной, от всего мерзкого дома, но ничего не получается. Озноб волнами пробегает по телу.
- Понимаю, как тебе должно быть противно, - говорит Фердинанд, - сам однажды пережил такое... когда в первый раз был с женщиной... это не забывается... До армии я еще не знал женщин, ну а на фронте сразу попал в плен... все потешались надо мной, твой зять тоже, называли девицей, не знаю - со злости или от отчаяния, - но мне все время об этом говорили. Да ни о чем другом они не могли разговаривать, день и ночь только о бабах, как это было с одной, как с другой, как с третьей, и каждый рассказывал про это сто раз, все уже наизусть знали. Картинки показывали, а то и рисовали всякую похабщину, как арестант в тюрьме на стенах малюют. Конечно, слушать было противно, но ведь мне исполнилось уже девятнадцать, ведь об этом думаешь, к этому тянет. Потом начлась революция нас отвезли еще глубже в Сибирь, твой зять уже уехал, а нас гоняли туда-сюда как стадо баранов... И вот однажды вечером ко мне подсел солдат... Он, собственно, охранял нас, но куда там убежишь?.. Вообще-то Сергей - его так звали - хорошо к нам относился, заботливый был... как сейчас вижу его лицо: широкие скулы, нос картошкой, большой рот, добродушная улыбка... О чем я начал?.. Да, так вот однажды вечером он подсел ко мне и по-дружески спрашивает, давно ли у меня не было женщины... Я, конечно, постеснялся сказать: "Еще ни разу"... Любой мужчина стыдится в этом признаться (женщина тоже, подумала она), ну и ответил: "Года два". "Боже мой", - говорит он и даже рот разинул с испугу... Придвинулся ближе и потрепал меня по плечу: "Бедняга ты, бедняга... так и заболеть недолго..." Треплет меня по плечу, а сам думает, напряженно думает, даже лицом потемнел, видно, тяжкая для него работа - думать. Наконец говорит: "Погоди, браток, я устрою, найду тебе бабу. В деревне их много, солдатки, вдовы, свожу тебя к одной вечерком. Знаю, сбежать ты не сбежишь". Я не сказал ему ни да, ни нет, особого желания не было... ну кого он мог найти, какую-нибудь простую грубую крестьянку... да вот только хотелось человеческого тепла, чтобы тебя кто-то приласкал... одиночество до того уже измучило... Понимаешь ли ты это?
- Да, - вздохнула она, - понимаю.