– Это за ваши слова, скверная девчонка! Никогда больше не говорите так, слышите меня? Никогда!
Аннунсиата открыла рот, но промолчала. Она еще никогда не видела Эллин в таком гневе, и решила не упускать случая поговорить с ней. После длинной паузы Аннунсиата вкрадчиво спросила:
– Ты ведь не знаешь, кто был моим отцом?
В глазах Эллин промелькнуло неожиданное сочувствие, но она тут же повернулась к горничной, которая, несомненно, переживала самый невероятный вечер в своей жизни, и сказала:
– Может, знаю, а может – нет. А теперь подождите, я перевяжу вас.
Эллин крепко перебинтовала раненое плечо, а потом отослала горничную вылить окровавленную воду из таза, когда открылась дверь, и в комнату вошла Руфь, мать Аннунсиаты. Ее лицо было суровым, мертвенная бледность проступала под загорелой кожей. Казалось, за эту ночь она сразу постарела. Холодно оглядев дочь, Руфь обратилась к Эллин:
– Ты закончила?
– Да, госпожа. Перелома нет, но громадная рана прямо на...
– Найди шаль, чтобы прикрыть разорванный рукав на время. Ральф хочет повидать ее. Пойди с ней и подожди, а когда она вернется, уложи ее спать. Завтра утром мы уезжаем домой, и там, – она наконец обратила взгляд на Аннунсиату, и этот взгляд горел гневом, – там я устрою тебе порку, которой ты заслуживаешь за эту выходку.
– Зачем вам беспокоиться, мадам? – возразила Эллин. – Я сама могу наказать ее.
– Нет, – отказалась Руфь. – Твое наказание будет слишком мягким для нее. Я сама возьмусь за дело. Ступай, принеси шаль.
Эллин удалилась с обеспокоенным лицом. Аннунсиата нетерпеливо ждала ее, желая заговорить с матерью, но боясь даже встретиться с ней взглядом. «Почему наказание Эллин будет слишком мягким? – думала она. – Эллин, похоже, всегда считала своим долгом ворчать на меня вопреки всем». Наконец Аннунсиата решилась взглянуть на мать, но Руфь отвела глаза и уставилась в пол с таким задумчивым и печальным выражением, что Аннунсиата смутилась, ибо единственным человеком в мире, которого она любила, была мать, и для девушки мысль о том, что ее поведение огорчило мать, показалась невыносимой.
– Простите, мама, – тихо произнесла она. Руфь подняла голову, несколько секунд внимательно всматривалась в лицо дочери и вздохнула.
– Если бы ты заранее знала о последствиях, то все равно поступила бы так же, – это прозвучало не вопросом, а утверждением, и Аннунсиата не нашлась, что ответить. – Все ясно – с тобой надо что-то решать.
Во рту Аннунсиаты пересохло. Она не поняла, что имеет в виду мать, и единственное, что пришло ей в голову – мать может отослать ее на воспитание за границу. Однако времени спрашивать не было – вернулась Эллин с шалью и накинула ее на плечи девушки.