«Какой я был дурак», – подумал он про себя.
– Отец, – волнуясь начал Джемми, думая, как ему все объяснить и извиниться. Матт отступил от него и взъерошил его спутанные волосы.
– Не сейчас, Джемми. Не надо. Я просто очень рад, что ты вернулся. Это все, что я сейчас могу сказать.
Тут он взглянул на хромого мужчину и побледнел. Он опустил руки с плеч Джемми. Все, казалось, утихло, примолкло, когда он смотрел в его карие глаза, глаза, в которых отражалась такая боль, что его собственные страдания побледнели.
– Дейви, неужели это ты? – с трудом произнес он. Его голос был глухим, почти как шепот.
Дейви кивнул.
– Я привел его назад к тебе, хозяин.
Дейви хотел сказать еще что-то, хотел выговориться, как желал и Джемми, но его упрямые губы не двигались. Он хотел молить о прощении, просить Матта принять эту услугу как плату за ту другую услугу, которая обернулась совсем не так, как надо, умолять Матта сказать, что все оплачено, что они квиты, чтобы он мог уйти и мирно умереть где-нибудь. Но чем дольше длилось молчание, тем труднее было его нарушить. А Матт смотрел и смотрел на старого друга, не в силах выразить то, что чувствовал, что было самым важным и что непременно нужно было сказать. Плечи Дейви опустились, и он собрался уходить.
– Я пойду теперь хозяин.
Матт был настолько потрясен, что позволил ему сделать пару шагов, прежде чем очнулся и выкрикнул:
– Нет, Дейви, не уходи!
Дейви колебался. Он не поворачивался к Матту, боясь поверить в то, во что хотел верить.
Матт не понял причину его колебаний и, протянув к нему руки, сказал:
– Пожалуйста, Дейви, прошу тебя! Не уходи. Я очень сожалею.
Дейви повернулся в удивлении.
– Ты сожалеешь? – спросил он охрипшим голосом.
Лицо Матта на мгновение стало значительно моложе в своей невинной тревоге.
– Я потерял очень много. Я не могу потерять и тебя. Опять.
Дейви не мог шевельнуться, даже взять предложенную руку, но выражение его глаз, когда он смотрел на Матта, было похоже на язык пламени в день Пятидесятницы[44].
Матт вошел в конюшню в Твелвтриз с робостью, более подходящей для слуги, чем для хозяина Морлэнда, и стоял мгновение незамеченным, наблюдая, как человек чистит самого молодого из жеребцов – Принца Хала. Большой, золотисто-рыжий жеребец стоял очень спокойно под ритмичной чисткой и почти дремал. Его нижняя губа отвисла, а уши хлопали, так, что на какой-то момент он показался больше похожим на послушного старого крестьянского мерина, чем на жеребца для скачек в Барбари. Дейви посвистывал сквозь зубы, держа в руках щетку, и проворно передвигался, несмотря на волочащуюся ногу. Он сообщил Матту, что сломал ногу при Падении с лошади, когда работал конюхом в конюшне недалеко от Ньюмаркета. Он был сдержан в рассказах о том, что с ним произошло после ухода из Морлэнда, и Матт проявлял особый такт в этих вопросах. Но что бы ни произошло с Дейви, события отразились на нем, и не только хромотой. Черты его лица обострились, волосы и борода поседели. «Пожалуй, – думал Матт, – он не исключение». Им обоим было по тридцать одному, но оба выглядели старше.