– Возможно, вы правы. И все же вам нужно, чтобы они увидели в вас человека воспитанного. А вдруг кого-нибудь из них неожиданно одолеет приступ пуританского благочестия?
– Вполне возможно, – сказал Тристан, хотя абсолютно не был в этом убежден.
– Вы, кажется, все учли и обо всем позаботились, – сказала она, ослепляя его улыбкой.
По правде говоря, в данный момент его, разгоряченного ее близостью, одолевали самые непристойные мысли о том, что хорошо бы было заглянуть ей под юбки.
Она сделала глоточек чая, и ее губки чертовски привлекательно прикоснулись к краю чашки.
– Хорошо, милорд. Что вы будете делать дальше, после того как усадите попечителей?
– Заведу бессмысленный дурацкий разговор. Через некоторое время, как бы между прочим, спрошу их о завещании, но на первом этапе я должен утвердиться в их глазах как светский человек, джентльмен.
– Отлично! У вас все великолепно получится.
– О да. За последнюю неделю я многому научился. Я теперь умею кланяться, как презренный подхалим, выслушивать речи праздных пижонов, как будто они изрекают нечто необычайно умное, и говорить в течение получаса, ничего при этом не сказав.
Она рассмеялась, и он не мог не улыбнуться в ответ.
– К сожалению, эти навыки кажутся иногда бесполезными.
– Они действительно бесполезны.
– Но не для попечителей. – Она опустила ресницы. – Милорд...
– Зовите меня Тристаном.
– Я не могу...
– Кто из нас герцог: вы или я? Я хочу, чтобы вы называли меня Тристаном. Пожалуйста, – тихо добавил он. – Мы столько времени провели вместе, что вам пора бы считать меня не только соседом, но и другом.
Она приподняла брови.
– Очень приятно слышать это, милорд! Позвольте мне задать вам один вопрос. Хотя вы, возможно, не пожелаете на него отвечать.
– Задавайте любой вопрос. Только помните, что я тоже хотел бы кое о чем спросить вас.
– Мне нечего скрывать, – сказала она, поблескивая глазами.
– Мне тоже. Так о чем вы хотели бы спросить?
– О том, как вы стали моряком. Вас насильно заставили служить на корабле в очень раннем возрасте. Вам, наверное, было трудно? Судя по всему, вы, в конце концов, полюбили море?
– Я действительно полюбил его. Однако первый год службы был очень трудным. Я тосковал по дому, был зол и ничему бы не научился, если бы не наказание плеткой-девятихвосткой.
Она бросила взгляд на его плечи.
– Да. Она оставила шрамы. И немало шрамов. В детстве я был таким же упрямым, как сейчас, так что можете себе представить.
– Вы сказали, что вам было всего десять лет! Не может быть, чтобы они пороли десятилетних!
– Пороли и порют по сей день.