– Не сердись, ма шер. Я только хочу, чтобы тебе было хорошо.
Она открыла рот, чтобы возразить, но он жестом остановил ее:
– Посмотри на свои руки, они покраснели и потрескались от работы по дому. У твоей матери были такие же, и это меня убивало. Я готов продать душу дьяволу, только бы у тебя были нежные белые ручки.
Она сдвинула брови и выдернула руки из рук отца.
– Принять заказ от Салфорда – все равно что продать душу дьяволу, папа.
– Это не важно. Я куплю тебе новую одежду и украшения, чтобы ты не ходила, как оборванка. Взгляни на себя: тебе двадцать, ты прекрасная молодая девушка, весенний цветок, его должен сорвать достойный мужчина.
– Я некрасива, папа. Гриффин говорит, что я тощая, как водосточная труба, а глаза у меня, как у теленка.
– Да что Гриффин понимает! Он тебе как брат. Любой почтет за честь взять тебя в жены!
Она упрямо вскинула подбородок:
– Если для достойного мужчины главное – красивая одежда, то мне лучше остаться старой девой. Я предпочла бы всю жизнь носить обноски, чем смотреть, как ты унижаешься и работаешь на лорда Салфорда.
– Я знаю, но гордость не прокормит нас, ма шер. – Морис заглянул в поразительно зеленые глаза дочери и потянулся рукой к ее плечу, но она отступила на шаг.
– Намерения у тебя благие, но мы оба знаем, что все деньги ты потратишь на выпивку и…
Он не дал ей договорить:
– Я знаю, что ты хотела сказать, ты уже говорила это не раз. Я признаю свои грехи. Но я француз! – Он полагал, что это оправдывает все его слабости.
Морис направился к туалетному столику, где стоял кувшин с водой, и налил немного в чашу. Плеснул на лицо и потянулся за полотенцем. Келси вскочила, чтобы подать его, и художник улыбнулся. Oн обнял дочь за плечи и нахмурился, глядя на свое отражение в зеркале.
– Ох, десять лет могут сильно изменить внешность не в лучшую сторону, о да, и многое стереть из памяти.
– Салфорд виноват в смерти Клариссы. Ты можешь так легко это забыть?
– Я никогда этого не забуду. Но нельзя быть злопамятным. Я всегда знал, что жизнь Клариссы закончится трагедией. Она была совсем не такой, как твоя мама.
– В таком случае зачем ты на ней женился, папа? Почему любил ее больше, чем маму? Не понимаю.
Тщательно подбирая слова, чтобы не причинить ей боль, Морис ответил:
– Твоя мать была прекрасной, милосердной, справедливой женщиной. Я любил ее по-своему. – Он грустно улыбнулся и продолжил задумчиво: – Это была спокойная Любовь. Я привык к твоей матери, как привыкают к старым тапочкам. С ней было уютно.
Он помолчал некоторое время. И вдруг выражение его лица изменилось, глаза засверкали, когда он подумал о своей второй жене.