А потом ярл поведал, что в последний день, когда душа епископа Вильяльма еще не покинула его бренного тела, ему было видение, и мне показалось, будто сильная рука вырвала меня из моей земной оболочки и вознесла в Богу. Святой Олав, самый близкий Богу человек, явился к ярлу и говорил с ним. Он сказал, что епископ Вильям отныне тоже станет святым и сядет на небесном престоле рядом с Богом в качестве его помощника и заступника всех нас, кто еще числится в живых. И потому у этих островов будет не один святой заступник, а два, и это благословение Божье! Святой Олав, избранный среди людей, взял двоих из нас себе в оруженосцы — мы живем в кругу избранных, и в этом — наше благословение, наше величие, давайте же опустимся на колени и вознесем к Богу свои молитвы… И ярл опустился на колени.
Я видел лицо Сверрира, оно сияло, он стоял на коленях и молился. И вдруг, тогда я не понял этого, а теперь понимаю, меня охватило неприятное чувство, подобное мутному потоку, несущемуся в море.
В ту ночь мы не спали, йомфру Кристин, думаю, в Киркьювоге вообще никто не спал в ту ночь. Мы попытались пробиться к главному алтарю и помолиться там, но в церкви было столько народу, что нам это не удалось. Вместо этого мы ушли из селения в луга, мы вдвоем. Над вершинами гор и над островами светила луна, ветер ласково гладил наши лица. Но мы молчали.
Потом Сверрир сказал, что, когда ярл говорил о своей встрече со святым Олавом, он сам тоже увидел святого Олава. Это не мог быть никто другой, перед лицом Сверрира возникло его лицо, их губы почти касались, глаза смотрели в глаза, казалось, отец целует сына. Губы зашевелились, святой что-то сказал, но что именно покойный конунг сказал Сверриру? Когда Сверрир смотрел на меня, лицо его светилось.
Это лицо, йомфру Кристин, до сих пор живет в моей памяти — честное, осиянное светом всемогущего Бога. Грешное и в то же время нежное лицо умного человека, умевшего так безошибочно выбирать нужное время, что все похвалы умирают у меня на языке прежде, чем я успеваю произнести их.
Мы пошли обратно в Киркьювог, но потом повернули и снова пошли в луга, где блеяли овцы, и ветер с моря принес нам успокоение. Сверрир сказал:
— Его губы говорили мне!.. Я и сейчас слышу их шепот, он словно поет у меня в ушах. Можешь помолиться вместе со мной?
Мы опустились на колени среди вереска и мха и стали молиться, и когда мы поднялись и молча стояли в лучах лунного света, Сверрир сказал:
— Я снова увидел его… Он сказал: Я умею выбирать своих людей…
Йомфру Кристин, Олав Святой умел выбирать своих людей. Мы со Сверриром вернулись в Киркьювог. На другой день тонкогубый священник передал нам, что ярл Харальд готов оказать нам милость и принять нас для короткой беседы на следующее утро. Мы должны помнить: в нашем распоряжении будет мало времени, и мы поступим разумно, если хорошо продумаем каждое слово.