– А вы становитесь хорошенькой, когда улыбаетесь, – сказала Женевьева. – Не то чтобы красавицей, – склонила она голову набок, – но выглядите гораздо симпатичнее.
– Мы все выглядим лучше, когда улыбаемся. И вы должны это всегда помнить.
Женевьева неожиданно рассмеялась. И я не могла удержаться, чтобы не присоединиться к ней. Она показалась мне очень милой в этот момент. Общение с людьми всегда доставляло мне большое удовольствие, пожалуй, не меньшее, чем работа с картинами. Отец в свое время пытался сдерживать мое желание совать нос в чужие дела. Он называл это праздным любопытством, но интерес к людям продолжал во мне жить, и я была не в состоянии подавить его.
Теперь мне захотелось побыть в обществе Женевьевы. При первой встрече она показала себя не с лучшей стороны, теперь же предстала передо мной живым, но чересчур любопытным ребенком. Однако разве я могла кого-нибудь критиковать за любопытство, когда сама страдала тем же недугом?
– Итак, – сказала девочка, – мы вместе отправляемся на прогулку, и я покажу вам все, что вы пожелаете.
– Благодарю вас. Мне будет очень приятно.
Она снова засмеялась:
– Надеюсь, вам здесь понравится, мадемуазель. Если я буду говорить по-английски, то не могли бы вы отвечать мне помедленнее, чтобы я могла лучше понимать вас?
– Безусловно.
– И не смеяться, если я скажу какую-нибудь глупость?
– Обещаю. Я очень ценю ваше стремление усовершенствовать свой английский.
Улыбка тронула ее губы, и я поняла, что в этот момент Женевьева наверняка подумала о том, какая бы из меня получилась хорошая гувернантка.
– Я не очень хорошая, – сказала она по-английски. – Все в доме меня боятся.
– Я не думаю, что вас боятся. Близкие скорее обеспокоены и удручены неподобающим поведением, которое вы себе иногда позволяете.
Это ее позабавило, но она тотчас же снова стала серьезной.
– Вы боялись своего отца? – неожиданно спросила она, переходя на французский.
Я поняла: поскольку девочка перешла к интересующему ее предмету, она предпочла говорить на более доступном ей языке.
– Нет, – ответила я. – Я скорее испытывала перед ним трепет.
– А в чем здесь разница?
– Можно относиться к человеку с уважением, любить его, считаться с ним, бояться обидеть. Это совсем не то же самое, что испытывать страх.
Да, она боится своего отца, подумала я. Что же он за человек, если смог внушить страх своему ребенку? Женевьева не легкий ребенок – своенравный, возможно даже слишком вспыльчивый. Но разве не он виноват в этом? А что же мать – какова ее роль в воспитании девочки?
– Так вы действительно не боялись своего отца?