Томас Хинедж, «бобовый король», провозгласил, что, поскольку королева сегодня танцевала как никогда, он запрещает на некоторое время танцы, поскольку будет кощунством даже ступать на тот паркет, которого касалась нога волшебницы танца.
Я тихо фыркнула: столь неприкрытая лесть всегда изумляла меня. Я бы предположила, что такая проницательная женщина, как Елизавета, должна была бы или пресечь, или высмеять грубого льстеца, если бы не знала, что она всегда воспринимала это как должное, и даже как очевидный факт.
Вместо танцев, сказал наш «бобовый король», мы будем играть в игру под названием «Вопрос-Ответ», и он будет задавать вопросы, а также выбирать тех, кто должен на них отвечать. Когда могущественный дотоле человек поскальзывается, его враги немедленно и неминуемо начинают торжествовать свою победу. Они напомнили мне воронов, ожидающих смерти жертвы. Стоило Роберту попасть в опалу, так все, казалось, принялись травить и унижать его. Однако нужно признать, что редко кто имел столько ярых завистников, как Роберт, потому что редко кто из подданных пользовались такой любовью и вседозволенностью, как Роберт Дадли.
Неизбежным было поэтому, что первый вопрос Хинедж задаст Роберту, и все, затаив дыхание, ждали его.
– Милорд Лейстер, – заговорил Хинедж, – я задаю вам вопрос для Ее Величества.
Роберт склонил голову и ждал вопроса.
– Что легче стереть из памяти: неверное мнение, созданное клеветником, или же ревность?
Я наблюдала за выражением лица Роберта, поскольку близко стояла к нему. То, как он скрывал свою ярость и досаду, было поистине достойно похвалы.
Он повернулся к королеве: лицо и голос его были холодны.
– Ваше Величество слышало приказ «бобового короля», выбранного Вами для Двенадцатой ночи, и мне не остается ничего иного, как повиноваться. Поэтому я прошу Вас, Ваша Мудрость, дать нам ответ.
Когда он повторил вопрос, королева, с любовью ему улыбаясь, сказала:
– Милорд, я бы ответила, что сложно и то, и другое, однако ревность стирается из сердца с большим трудом.
Роберту были ненавистны насмешки в его адрес, а то, что королева объединилась в союз с Хинеджем, было больно вдвойне.
Он не подошел в тот вечер к королеве. Когда вновь начались танцы, он вытащил меня за руку из толпы танцующих и увел в маленькую комнатку, ему одному известную. Он втащил меня туда и закрыл дверь.
– Милорд, – сказала я ему, и голос мой дрожал от возбуждения, – нас могут увидеть.
Он страстно и жадно схватил меня и коснулся губами моего лица:
– А если бы даже и увидели, – прошептал он, – мне все равно. Мне все на свете все равно… кроме этого.