Сезон долгов (Хорватова) - страница 9

Феликс, бросив Дмитрию тоскливый взгляд, невнятно пробормотал какие-то вежливые слова, которые принято говорить в подобных случаях. Ирэн только этого и ждала.

– Ах, князь, я обожаю Блока! – заявила она, томно закатывая глаза. – В его поэзии столько чувства:

Пора забыться полным счастья сном,
Довольно нас терзало сладострастье...
Покой везде. Ты слышишь: за окном
Нам соловей пророчит счастье?
Теперь одной любви полны сердца,
Одной любви и неги сладкой.
Всю ночь хочу я плакать без конца
С тобой вдвоем, от всех украдкой.

– Прелестно! Не правда ли, прелестно? – зааплодировала мадам Старынкевич. – Столько чувства, столько души!

Княгиня присоединилась к ее аплодисментам. Колычев с Феликсом тоже вынуждены были придумать по какому-то нелепому комплименту чтице, и от их похвалы Ирэн буквально расцвела.

Поздно вечером, когда обе гостьи уже отправились в свои спальни и княгиня Рахманова также удалилась на покой, Феликс и Дмитрий, прихватив графинчик с коньяком, уселись в комнате Колычева у открытого окна, за которым звенели цикады, и не смогли удержаться, чтобы не обменяться впечатлениями.

– «И запищит она, Бог мой: «Приди в чертог ко мне златой!» Нет, все-таки Пушкин вечен в своих наблюдениях, – ехидно заметил Феликс.

– Но барышня явно тобой увлечена, этого просто невозможно не заметить, – ответил ему Дмитрий.

– Боюсь, что страсти роковые терзают Ирэн не столько по велению сердца, сколько по наущению маменьки, – фыркнул Рахманов. – Да и моя маман не уступит мадам Старынкевич. Обе почтенные вдовы замыслили поженить детей, находя такой брак небезвыгодным. Матушка мечтает, что имения, так бездумно разбазаренные отцом, вернуться в семью Рахмановых хотя бы в виде приданого Ирины, а мадам Старынкевич, со своей стороны, мечтает, что ее дочь станет обладательницей всего того, что не успел скупить ее покойный супруг, да к тому же еще и княжеским титулом обзаведется. Вот ее изломанная дочурка и пытается изо всех своих силенок быть соблазнительной... А мне ее потуги уже, признаюсь, поперек горла встали. Да что мы, Митя, все обо мне да обо мне? Расскажи что-нибудь о своей жизни. Ты ведь еще год назад ко мне собирался погостить...

– Да вот, тогда не выбрался, служба замучила. А теперь подал рапорт об отставке, полагаю, его вскорости удовлетворят. Так что, я в ожидании отставки выхлопотал отпуск и заранее начал наслаждаться покоем. Наверное, это – единственное, что мне осталось. Честно говоря, Феликс, у меня как-то мало было радостного за эти годы... Не знаю, чем похвалиться.

– Колычев, я тебя не узнаю! Ты ведь всегда был самым веселым на нашем факультете и вдруг такой пессимизм! Вспомни вечеринки в вашей с Петькой Бурминым квартирке на Гороховой. Ты же просто был душой общества! Я обычно дичился однокурсников, все мне казалось, меня поднимут на смех, и только в твоем доме мне было хорошо. Как мы тогда собирались – человек двадцать набьется в комнату, на столе – самовар, бублики, в хорошие времена разживемся парой бутылок дешевого вина, колбасы нарежем или пирожков из кухмистерской принесем, а сколько веселья около этих пирожков! А помнишь наши песни?