— Теперь, — продолжал Иван Данилович, — кто выступит против нас — враг всей земли нашей, ей ущерб нанесет. Большой кровью дался ярлык. Дорогой ценой достался… Будем дале беречь кровь русскую, без нужды не допускать драки…
В гриднице стояла такая тишина, что слышно было, как с трудом дышал толстогубый хранитель печати Шибеев и поскрипывала лавка под воеводой Кочевой.
— Да о черни памятовать след. Разве были б у нас кладовые снеди, рухлядь богата, коли кормы нам смерды не носили? Были б табуны коней, хлеба на пажитях, одежды златотканы, коли дали б мы повадку черни руку поднимать на богатство наше?
Шибеев, одобрительно глядя на князя, потянулся к уху соседа, дворского Жито, прошептал, едва не касаясь толстыми губами серьги:
— Нам крепче вкруг него держаться надобно…
Жито — с крупными ушами и таким большим изрытым временем лбом, что дворского прозвали «Старый лоб», — расстегнул ворот кафтана, солидно погладил заплывший кадык:
— Твердоумен и мудростей…
Только боярин Алексей Хвост — Калита про себя отметил это — покривился заносчиво, поджал змеиные губы: может, жалел о дружках своих тверских?
А Хвост думал о князе: «Больно много берешь на себя, не сломал бы шею! И без твоей заботы жили». От золотого ярлыка он ничего доброго для себя не ждал. Тверь не жалел, хотя одно время собирался туда переметнуться. Хорошо, что остерегся. Единственное, чего хотел, — жить, как деды жили: никому не подчиняясь, самовластно управляя своими владениями. Да, видно, теперь и вовсе сжаться придется. Или, может, в Рязань податься?..
Дни Ивана Даниловича наполнены делами, словно калита, доверху насыпанная монетами.
Вызвал строителя Анцифера Жабина, румяного, белокурого красавца, вопрошал:
— Как мыслишь пристроить к Успенскому собору храм во имя спасения вериг святого апостола Павла?
— Мыслю своды сделать на четырех основах, на человечьи головы схожие, — с готовностью ответил Жабин.
— Лишняя выдумка! — запретил князь, — Главное — покрепче строить, поболе из камня. Сеннописцам [19] Николаю и Захарию прикажи расписать стены.
Отпустив Анцифера, задумался: «Да, не забыть иноков из Данилова монастыря перевести к храму Спаса на Бору… Пусть перекладывают с греческого на русский, летописи составляют… Книжное ученье нам впрок».
С митрополитом Феогностом князь говорил долго, благодарил, что вразумлял Кочёву.
— Теперь, после тверских дел, возблагодарим господа — построим под колокола храм святого Иоанна Лествичника для спасения от греховных бед…
Грек довольно прикрыл сухонькие веки.
— Хочу еще раз поздравить тебя с удачей и счастьем в Орде, — сказал он тонким голосом.