— Предположим, что это Герман Вагнер и Лью Эванс, и все становится на свои места, — сказал Брюстер. Он кивнул Кустису: — Отличное начало, Пит.
Кустис заметил:
— Похоже, что здесь еще один гроб недавно передвигали. Видите пыль на камне?
Макалпин прочитал:
— «Хильдегарда Эрнестина Вагнер, 1894-1948». Похоже на то. Вряд ли бы им захотелось открывать более свежий гроб.
Макалпин стал сам открывать этот гроб, а Кустис прошел в глубь склепа, освещая фонариком пыльные вместилища давно уже мертвых родственников Пат по браку. Макалпин оказался более искусным, чем Кустис, в открывании гробовых крышек. Уже через несколько секунд он заглядывал внутрь:
— Ну, если, конечно, старая Хильдегарда не была сиамскими близнецами, то я бы сказал, что один из этих черепов когда-то принадлежал Маме Палавер.
Я заглянул через его плечо и увидел отвратительную картину. Два черепа лежали щека к щеке среди истлевших обрывков материи.
— Кто из них кто, доктор? — спросил я.
— Трудно сказать, — ответил Макалпин. — У Эванс были кавказские черты лица, а для нас они оставили только череп. Тот, что справа, кажется, немного посвежее. Но мы узнаем точно после некоторых химических тестов и проверки зубов.
Позади я услышал звук отдираемых досок, и Пит Кустис издал вздох ужаса:
— О Господи!
— Что там, Пит? — спросил я, шагнув к нему, в то время как он в свете фонаря смотрел в гроб, который только что открыл. Кустис резко повернулся, направил луч света вниз, на каменный пол, и стал просить:
— Не смотри, Прайс! Просто дай мне собраться с духом, и я объясню, но…
— Да что с тобой такое? — Я сдвинул брови и шагнул к нише, пытаясь заглянуть в гроб. Но было слишком темно.
— Дай фонарь, Пит, — сказал я.
— Сэм? — смущенно выдавил Пит.
— Это тот, о ком я и думал? — тихо спросил Брюстер.
Кустис просто кивнул. Затем, когда я снова потребовал свет, Брюстер сказал:
— Лучше покончить с этим сразу, Пит. — И Кустис просто отдал мне фонарь.
Я сказал:
— Что это за чертовщину вы тут несете? — и направил луч света в гроб.
Боюсь, что потом я завопил.
Патриция Вагнер смотрела на меня, и ее ослепительное обнаженное тело казалось непристойно чистым среди грязи и пыли пятидесятилетней давности. В ее сердце, наподобие осинового кола, была забита сломанная берцовая кость того, кому этот гроб принадлежал по праву!
— Теперь пришли в себя? — Голос ассистентки Макалпина, Барбары, доносился откуда-то из глубин космоса. Я еще раз чихнул в пропитанную нашатырным спиртом тряпку, которую она держала у моего носа, и пробормотал:
— Что случилось, я потерял сознание?