И все же «языческим» или христианским был Русский Север в преддверии официального Крещения Руси?
В «Повести древних лет, яже съдеяшася в Великом Новегороде» рассказывается: «В лета благочестивых великих князей наших русских живущим новогородцем в своей слободе и со всеми землями в мере и совокуплении, прислаша немцы от всех седмидесяти городов посла своего. Биша челом архиепископу новогородскому, и посадником, и тысяцким, и всему Великому Новугороду глаголюще: „Милыи наши соседы! Дайте нам место у себе, посреде Великого Новагорода, где поставити божница по нашей вере и обычаю“. И новогородцы отмолвивша им, рекуще: „Милостию Божиею и Его Пречистыя Богоматери и отца нашего, господина архиепископа, благословением и молитвою у нас, в вотчине господы нашей великих князей русских, в Великом Новегороде, стоят все церкви православныя, нашей веры христианскиа. Ино кое причастие свету ко тме? Так же и вашей божницы быти как в нашем граде? […] Посадник же Добрыня, ослеплен мздою и научен диаволом, повелел церковь святаго Предтечи снести на ино место, а то место отвел немцом […] И яко же соврешиша немцы ропату свою, и наняша иконников новгородских и повелеша им написати образ Спасов на ропатнем углу, на полуденной стране в верху, на прелесть христианом и на соблазн. И яко же написаша иконописцы образ Спасов на ропате, а архиепископа не доложи, и открыша покров, и абие вскоре том часе прииде туча з дождем и з градом и выбило градом и место то, иде же был написан образ Спасов, и левкас смыло дождем, яко же не явитися ни знамению писанна“.
На первый взгляд, Повесть составлена и записана ревнителями благочестия, хотя и «не по разуму», ибо для какого православного христианина «Спасов образ» будет «на соблазн»… Однако даже чтение комментария к ней, написанного Л. А. Дмитриевым, заставляет несколько иначе задуматься как о ее истоках, так и — сугубо! — о причинах появления и распространения. Комментатор пишет:
«Повесть эта входит в число тех памятников новгородской литературы, в основе которых лежат устные предания местного происхождения (здесь и далее выделено нами — В. К.) […] В. Л. Янин считает, что „существуют заметные признаки достоверности этой легенды“ (В. Л. Янин. Новгородские посадники. М. 1962. С. 88. Прим. 173). Сама легенда, по-видимому, возникла очень рано, не позже XII века, но повесть была написана значительно позже. Е. А. Рыбина („Повесть о Новгородском посаднике Добрыне“ // Археографический ежегодник за 1977 год. М. 1978. С. 79-65) отметила, что хутынский игумен Закхей назван в грамоте, датируемой 1477/78 гг. Следовательно, „Повесть“ не могла быть написана ранее второй половины 70-х гг. XV в. Ярко выраженная антибоярская направленность „Повести“, слова в начале ее о новгородской независимости, явно ощущаемое в „Повести“ осуждение новгородских обычаев — все это говорит о том, что она была написана уже после утраты Новгородом самостоятельности, т. е. опять-таки не ранее конца 70-х гг. XV в. Мы не можем сказать, какова была направленность первоначальной легенды о Добрыне, но характер „Повести“ свидетельствует, что произведение это было создано в демократической среде и в „Повести“ на первый план выступают уже не религиозные мотивы…»