Мастерс доставил нас в центр города, мы с ним договорились явиться наутро, в одиннадцать, в кабинет Г.М. Последнего он повез домой на Брук-стрит, а я выскочил на Пикадилли, успел на кенсингтонский автобус и примчался к дверям Агаты, где меня сначала долго рассматривали в глазок, а потом чистили, прежде чем впустить к гостям. К моему удивлению, гостем была одна Анджела Пейн, закадычная подружка сестры, на которой мне предположительно предстояло жениться. Она сидела у камина в зеркальной гостиной Агаты, возбужденно вертясь, жуя нефритовый мундштук с сигаретой, который всем постоянно мозолит глаза па частных приемах. В отличие от меня Анджела строго следовала современной моде — коротко стригла волосы и до предела обнажала спину.
Войдя, я сразу понял, что два лучших в мире эксперта ждут от меня новостей об убийстве. Возможно, поэтому никого больше к обеду не пригласили. Агата даже не упрекнула меня за опоздание. И как только мы уселись за пустым бульоном, столь же питательным, как смесь, наливаемая на сцене фокусником из разных бутылок, началась атака. Я по-прежнему пытался разгадать загадку миссис Суини и неплохо держал оборону.
Агата обиженно обратилась к Анджеле:
— Конечно, он ничего не может рассказать, хотя из уважения ко мне следовало бы, по крайней мере, объяснить свое опоздание…
За рыбой Анджела взорвала бомбу среди свечей: она спросила меня, когда будет дознание, и, услышав, что завтра, осведомилась:
— А жена бедного мистера Дартворта будет присутствовать?
— Разве мистер Дартворт был женат? — удивилась моя сестра.
— Да ведь я же знакома с его женой! — торжествующе воскликнула ее подруга.
Тут я заинтересовался настолько, что отказался от сотерна.
— Ну, — рассказывала Анджела, — довольно симпатичная, если такой тип вам нравится, — высокая, худая брюнетка. Говорят, дорогая Агата, она вышла из самых низов, была какой-то циркачкой, выступала в каком-то ковбойском шоу, что-то вроде того… Определенно была актрисой. Ох, признаюсь…
— Ты с ней лично знакома?
— Да нет, не совсем… — Анджела вновь повернулась к Агате. — Наверно, сейчас растолстела — ведь с тех пор прошло много лет. Помнишь, дорогая, зиму двадцать третьего или двадцать четвертого года в Ницце? По-моему, в том году у леди Беллоуз был жуткий запой… и то ли она, то ли кто-то другой свалился с бельэтажа, а грубияны, стоявшие на галерке, жутко хохотали? Но как бы там ни было, тогда выступала английская драматическая труппа, все газеты писали, что очень удачно… Они оживили Шекспира, — добавила Анджела, точно речь шла об откачанном утопленнике, — и прелестные вещицы времен Реставрации, написанные Уич… Уичерли…