Она написала дяде и сообщила ему дату похорон. Она понимала, что теперь он стал ее опекуном и непременно продаст усадьбу ее отца.
О том, чтобы жить там одной, не могло быть и речи: дядя никогда Вы не разрешил ей этого, к тому же Джина не могла этого себе позволить. Ее отец тратил все содержание, которое выделял ему старший брат, до последнего пенни и вдобавок наделал немало долгов.
«Что мне делать, о Господи, что мне делать?» — молилась Джина.
Она знала ответ задолго до того, как дядя сообщил ей о своих намерениях относительно ее будущего.
В «Башнях» Джина была всего дважды в жизни, но эти поездки она вспоминала с ужасом, несмотря на то что тогда ее сопровождали родители.
— Боюсь, на Рождество нам придется уехать, дорогая, — сказал однажды за завтраком ее отец, распечатав письмо.
— О нет! Мы не можем! — воскликнула мать.
Тогда отец ответил:
— Матушка пишет, что мой отец очень болен. Врачи говорят, что он не протянет больше двух месяцев.
Миссис Борн вздохнула.
— В таком случае нам придется выполнить свой долг, но Джине это будет тяжело.
Девочке тогда было только десять лет, но она хорошо запомнила и унылые окрестности поместья, и холод взаимоотношений его обитателей.
По утрам и вечерам вся семья собиралась на молитву.
Разговор редко отклонялся от главной темы — занятий дядюшки, или, как выражался отец Джины, его усилий «помешать туземцам где-нибудь на островах наслаждаться жизнью».
Во второй раз Джина побывала в поместье в четырнадцать лет. На сей раз ей вместе с матерью пришлось помогать тетушке, новой леди Келборн.
Они шили платья, известные под названием «Матушка Хаббардс», предназначенные для того, чтобы прикрывать наготу чернокожих красавиц из далекой восточной страны.
Молитвы звучали не только утром и вечером, но и перед едой, и продолжались они так долго, что блюда успевали остыть прежде, чем лорд Келборн приступал к трапезе, возблагодарив за нее Господа.
Семья Борн пробыла в «Башнях» только три дня, но Джина помнила, как ее отец говорил, что эти три дня были подобны трем векам непрерывной скуки, и надеялся больше никогда не возвращаться в поместье.
«Я не смогу вести такую жизнь год за годом», — говорила себе Джина.
Ей хотелось умереть и соединиться с родителями. Она не сомневалась, что, где Вы они ни были, они были счастливы и веселы.
Девушка подумала, что от дяди с его отношением к смерти только и можно было ожидать требования носить траур целый год.
Отец и мать всегда говорили, что для христианина, верующего в бессмертие души, соблюдать траур — чистое лицемерие.
— Когда пойдешь на мои похороны, дорогая, — шутил Реджи Борн, обращаясь к жене, — ты просто обязана будешь украсить прическу розовыми розами, как в первый раз, когда я увидел тебя и понял, что нет на земле существа прекраснее тебя!