Остен прошел к окну и стал диктовать:
– «Дорогая матушка, прими поздравления с последними достижениями! Я был поражен, когда услышал, что тебе наконец-то удалось обручить Летти. К сожалению, не осмеливаюсь прибыть на церемонию лично. Чтобы не испортить ее.
Не сомневаюсь, что рассказал бы Фицхерберту, какой у нее ужасный характер, или о том, сколько она тратит на портного, тогда жениху пришлось бы спасаться бегством. Кроме того, я уже обещал Фредрику Уолстону приехать в Шотландию поохотиться вместе с приятелями из Кембриджа.
Возьми у моего банкира денег, сколько потребуется, на какую-нибудь безделушку в подарок. Ты знаешь, что ей нравится.
Твой ужасно спешащий СЫН».
Данте повернулся к Ханне. Она была в ярости.
– Можете идти, – сказал он, махнув рукой. – Подпись я поставлю сам.
– Не стоит утруждаться.
Ханна поднялась, направилась к камину и, скомкав письмо, бросила его в огонь.
– Какого дьявола? – заорал он.
– В мои обязанности входит записывать музыку, – ответила она с презрением, – а не писать письма, которые могут разбить сердце вашей матери.
Данте отвернулся.
– Нет никакой необходимости разбивать сердце моей матери, мисс Грейстон. Я уже сделал это.
Остен Данте был в ярости. Зачем он позволил Ханне Грейстон бередить раны, о существовании которых никто не знал?
С того самого дня, как он покинул Остен-Парк, ему ежедневно приходили письма от семьи. Они проследовали за ним через весь континент, потом в Рим и Венецию, Швейцарию и Испанию.
Боль была так велика, что он бросал их нераспечатанными в огонь, глядя, как шипят и плавятся восковые печати. Это было все равно что предать огню собственное сердце. Но выбора у него не было. Куда тяжелее смотреть день за днем на эти письма – свидетельства того, как сильно он их оскорбил.
Порой он распечатывал письма, чтобы провести пальцами по строчкам, почувствовать себя ближе к людям, которых любил и, несмотря на это, разочаровал. Ему хотелось знать, что пишут родные о своей жизни, частью которой он являлся когда-то.
Содержание писем могло стать для него радостью и одновременно пыткой, могло усилить чувство его вины. Вернуть его в прошлое – в тот ужасный день, когда он покинул их, поклявшись никогда больше не возвращаться.
Он взял со стола бриллиант, переливавшийся всеми цветами радуги. Это был его подарок матери ко дню ее рождения.
Она с благодарностью принимала подаренные отцом цепочки и жемчужные ожерелья, хвалила рукоделие дочерей.
Но никто, кроме Остена, не понимал, чего жаждет ее душа. Необычные бабочки, хранившиеся в склянках, спрессованные редкие красивые растения, располагавшиеся под стопками книг, камни, которые предстояло рассмотреть и изучить, а также исследовать с помощью научных журналов, над которыми она сосредоточенно проводила так много часов.