– Спасибо, – выдохнула она, одарив его многозначительным взглядом.
– Вижу, ты развлекаешься вовсю, – прозвучал знакомый сухой голос.
Ханна оглянулась и увидела нависшую над ней крупную фигуру Дэвида Джеймса. Он был в своем деловом костюме, выглядел усталым и казался не на месте в баре, где все бурно веселились.
– Откуда ты взялся? – Ханна немного смутилась: ведь он застал ее флиртующей с незнакомцем, когда подразумевалось, что она по уши влюблена в Феликса.
– Задержался на работе и зашел на полчаса, – ответил Дэвид, неодобрительно оглядывая ее раскрасневшееся лицо, размазанную помаду и три расстегнутые пуговицы.
– Так что мы будем пить? – спросил мужчина.
– Ничего, – холодно произнес Дэвид. – Она со мной.
– Как пожелаете, – обиженно отозвался незнакомец. Ханна залилась пунцовой краской от стыда и негодования.
– Мне показалось, тебя надо спасать, – заметил Дэвид. – Ничего подобного! – прошипела она, пробираясь через толпу, скопившуюся у бара.
Дэвид догнал ее, схватил за плечо и повернул к себе.
– Извини, Ханна, – сказал он. – Мне показалось, что этот парень к тебе пристает, и я решил, что тебе не понравится.
– Дэвид, мне надоели люди, которые почему-то считают, что знают, что мне понравится, а что не понравится, – устало сказала она. – Я иду домой. Приятного Рождества.
Ханна повернулась и ушла, остановившись только, чтобы взять свое пальто и махнуть на прощание пораженной Донне. Она затылком чувствовала на себе взгляд Дэвида и понимала, что он, скорее всего, обижен ее грубостью. Но у нее не осталось сил притворяться веселой и счастливой. Перед Дэвидом можно извиниться после Рождества. Он был с ней так мил после того дня, когда она заменила Донну; сказал, что она вполне может исполнять обязанности младшего агента. Ханна и мечтать о таком не смела, ей бы радоваться, но настроение было из рук вон плохое. Черт бы побрал этого Феликса!
…На следующее утро пораньше Ханна накупила продуктов, спиртного, подарков – для матери она приобрела большой флакон до смешного дорогих духов – и отправилась в путь. Под пение хоралов она вела машину, не обращая внимания на непрерывный дождь. Потом прослушала последние новости и передачу, в которой приглашенные выступающие обсуждали, что важного произошло в политике за последний год. Она обнаружила, что слушать все это ей легче, чем музыку. То же самое происходило с ней, когда она разошлась с Гарри. Он обожал оперу и постоянно слушал пластинки своей драгоценной Марии Каллас, когда они занимались любовью. Ханна до сих пор не могла выносить оперу – в горле сразу образовывался комок, и она переключала канал. Трагические звуки голоса Марии Каллас были для нее неразрывно связаны с потерей и бедой. С потерей Гарри, а теперь с потерей Феликса. Неужели ей суждено всю жизнь терять?