— Хорошо тебе шутить, а я будто потерянный. Не знаю, как себя вести, что говорить. Да и Милка-то как побитая собака. В глаза заглядывает, разве что сапоги не лижет. То потом будто вспомнит что-то и опять злится, но уже как собака здоровая. Откормленная и злая. Одним словом, ведет себя непредсказуемо. Веришь, в своем доме живу как на вулкане, не знаю, когда извержение начнется. А пока что — ногам горячо, и внутри что-то булькает, варится. Трясет, одним словом.
— А если она влюбилась в кого-нибудь?
— Вряд ли. По большому счету ведь я ее возле себя насильно не держу. Давно могла бы уйти, если бы захотела… Нет, это не то!
— Тебя не поймешь. Совсем недавно ты чуть ли не рыдал, как Паниковский, что тебя девочки красивые не любят, а теперь рассуждаешь про отношение к тебе жены. Если я правильно понял, его можно назвать каким угодно, только не равнодушным?
— Ты меня не поймешь: прожить с женщиной семь лет, знать ее, кажется, вдоль и поперек, и вдруг — непредсказуемое настроение, неадекватная реакция. Прежде она делала вид, что ничего не знает ни о том, что я хожу налево, ни вообще моих пассий по именам, а вчера вдруг пригрозила, что им всем мало не будет. В первую очередь Илоне.
— Так прямо и сказала — Илоне?
— Вот именно, назвала по имени. Выходит, знает откуда-то.
— И что ты решил?
— Позвонит Илона, скажи, чтобы больше не звонила. Я уехал на полюс, к экватору, к черту на кулички, навсегда! Я обещал Милке вернуться домой до обеда. Она позвонила на свою работу и взяла неделю в счет отпуска. Мол, надо дома кое-что переделать, а сама ползает, как больная корова… Нет, с ней что-то не в порядке… Слушай, Максим, если мне придется почему-либо уйти из дому, можно, я поживу в твоей квартире?
— Не возражаю, конечно, поживи. Там, кстати, в холодильнике полно еды, я только сейчас об этом вспомнил.
— И ничего ты с меня за это не возьмешь?
Димка не мог долго переживать. Вот он уже и повеселел, и даже огрызается.
— Возьму, конечно. Ты за это повесишь мне новую люстру в гостиной.
— Какой ты корыстный! У друга горе.
— Подумаешь, горе: у жены крыша слегка съехала. Другие всю жизнь живут с бабами, у которых крыши вообще нет.
— Это ты, парень, загнул. Но веришь ли, я пообщался с тобой, и мне полегчало. Возможно, и вправду не так все мрачно.
Димка опять сел в машину и уехал.
Хоть Максим с женой друга и не контачил, но всем его перипетиям сочувствовал и в глубине души желал, чтобы змея-Людмила наконец влюбилась бы в кого-нибудь и ушла к нему, оставив Димона в покое… Глупо, наверное, так думать о супружеской паре.