— Я ничего не утверждаю. Но и у меня, и у руководства банка есть подозрения.
Эти подозрения чем-нибудь подтверждены?
— К сожалению, практически все финансовые документы сгорели.
— А пожар — это случайность?
— Возможно, и случайность. Но как-то все очень вовремя случилось. Только Вронскому объявили, что он больше не редактор, как бац — и все сгорело.
— Вы собираетесь сообщать куда следует о своих подозрениях относительно Вронского? — спросила я.
— У нас нет документов, подтверждающих хищения. Если они найдутся — вопрос об обращении в органы будет решать совет директоров банка.
«Отдавать или не отдавать Грустнову найденные мной документы?» — вот какой вопрос мучил меня. Может быть, это именно те доказательства, которых недостает банкирам, чтобы обвинить Вронского в нечистоплотности. Я немного посомневалась, но мне стало жалко Вронского. А вдруг его посадят? Он же не выдержит тюрьмы! Нет, пусть лучше документы пока полежат у меня.
* * *
Я вышла на улицу. Было отвратительно холодно. Несколько минут я безуспешно боролась с зажигалкой, которая гасла на ветру, а когда наконец прикурила, передо мной резко затормозила красная «вольво». Дверца распахнулась, и я услышала голос Вронского: «Садитесь, Валечка!» Если бы не мерзкая погода, я никогда не приняла бы его приглашения.
Василий Петрович был настроен меланхолично.
— Ну как, вам удалось что-нибудь выяснить? — спросил он.
— Ничего такого, из чего я могла бы вылепить ваш светлый образ, — ответила я.
— Я не имею никакого отношения к этому пожару, и мне же приходится оправдываться, — горестно вздохнул Вронский.
— Почему вы не сказали мне, что звонили Обнорскому? — взвилась я.
Вронский промолчал, и в его молчании было что-то тревожное. Я вспомнила слова Бахтенко и почему-то испугалась.
— Остановите машину!
— Что с вами, Валя? Я что, похож на похитителя? Взгляните, что творится на улице, или вы хотите простудиться?
— Куда мы едем? — спросила я, успокаиваясь.
— А куда бы вам хотелось? — поинтересовался Василий Петрович.
— В Агентство или к ближайшей станции метро.
— Я довезу вас до дому, — сказал Вронский. Озеро Чад сегодня явно не входило в его планы.
В салоне «вольво» было тепло и уютно.
Из динамиков слышалась негромкая музыка. Я зажгла сигарету, и моя тревога рассеялась окончательно. Машина постоянно попадала в пробки, она то ползла, как черепаха, то легко и стремительно вырывалась из плена. Вронский по-прежнему молчал, а я внимательно наблюдала за работой «дворников», которые неутомимо очищали стекло от тут же налипающего снега.
— Я говорила с Грустновым, — наконец прервала молчание я.