Полутемный бар освещали разноцветье шара, который вращался под потолком, и экран телевизора. Они пили коньяк, бармен пытался им налить по сто граммов, но дамы наотрез отказались.
— У нас доза, — заявила Ирма.
— Понимаю. — Он свел брови и хитро подмигнул: — Тогда парижского, а?
— Естественно, — снова кивнула Ирма. И ослепительно улыбнулась молодому симпатичному мужчине.
Телевизор внезапно оглушительно заорал, но Ольга не обратила внимания и, как обычно она делала, на сей раз не направилась решительным шагом к нему, чтобы бестрепетной рукой усмирить. Сейчас она даже не слышала голосов из телевизора, поглощенная собой.
— Итак, дорогая, я тебя слушаю. Только не смей финтить! — заявила Ирма решительно, отпив глоток. — Между прочим, хороший коньяк.
Ольга улыбнулась. Вот оно, прорвалось наконец. Так не говорят сегодня, слово «финтить» — из классической литературы. Из обихода прошлого. Которого давным-давно нет и никогда не будет. Носители языка унеслись в дальние дали мироздания…
Она вздохнула.
А некоторым подобное предстоит. Унестись…
— Финтить, — повторила она. — Да я и не собиралась. Я как раз хотела посоветоваться с тобой, Ирма. Твой муж… ведь он хирург… Онколог, да?
Она попыталась тянуть время, отодвинуть момент и не произносить всего того, что предстояло. Ирма кивнула:
— Дальше, дальше, смелей.
Ее васильковые глаза под солнечными кудряшками потемнели. Ольга могла не продолжать. Лица всех женщин одинаковы, когда узнают то, о чем узнала Ольга, судя по всему, недавно.
Ольга молчала. Перед глазами возникла недавняя картина.
Она попала в больницу по «скорой», все оттягивая и оттягивая визит туда, пока наконец однажды ночью не проснулась от ощущения сырости. Липкие простыни. Невероятно липкие.
Она зажгла свет и похолодела.
Она лежала в луже крови.
Ольга вскочила и кинулась в ванную. Она мылась и видела, как красные брызги оседали на белом кафеле.
Ольга была дома одна. Она вспомнила ощущение неловкости в животе еще вчера, на съемке, но ей казалось, что слишком нагрузила сумку. Она выругала себя — незачем тащить все объективы сразу, ведь знала, что наверняка пригодится только один.
Она взглянула на часы. Три ночи. Петухи пропели, странная мысль мелькнула в голове. Какие петухи? Город же. Москва. Она не додумала мысль до конца и вышла из ванной.
Оделась. И уставилась на телефон. Звонить? Куда? Кому? И что это с ней?
Но боль резанула тело и заставила принять решение. Она набрала номер «скорой».
Ольга потрясла головой, освобождаясь от воспоминаний. И посмотрела на Ирму.
— Смелей, говоришь? Да уж куда смелей. — Она отпила из рюмки, взяла орешек, раскрыла и положила в рот. Соленый вкус вернул к реальности. Она еще чувствует вкус. Еще жива. — У меня опухоль, Ирма. Очень может быть, что непростая.