Выслушав жалобы немца, Пястун спокойно ответил, что война имеет свои законы, а страна должка защищаться и охранять свою безопасность.
— Если мы отпустим вас на волю, — прибавил он, — а в пути вы наткнётесь на немцев и они будут допытываться, что здесь делается, вам придётся все рассказать своим и предать нас. Поэтому лучше и для вас и для нас, чтобы вы тут оставались, пока не окончится война.
Хенго принялся молить и заклинать князя по крайней мере не сажать его в башню, где, наверное, царит жестокий голод; он готов хоть в колодках и в путах молоть жерновами зерно у кого-нибудь в хозяйстве.
Плакать и притворяться невинным немец умел и действительно смягчил сердце старого князя.
Пястун позволил ему остаться у него в хате и только потребовал, чтобы Хенго поклялся богом, в которого веровал, что не убежит. Хенго встал на колени и, осенив себя крёстным знамением, поклялся шагу не сделать со двора.
На другой же день этот нищий военнопленный уже начал что-то менять; хотя обобрали его до нитки, в лохмотьях его одежды нашлись какие-то чудом уцелевшие остатки, и он предлагал женщинам колечки и ножики — мужчинам.
На это никто не обращал внимания, а бежать он на самом деле не намеревался. Напротив, он втирался всюду, где было особенно людно, готов был оказать любую услугу и без устали похвалялся тем, что по языку и крови жена его сродни полянам, так же как сын. По этой причине он объявлял себя другом полян. Поморян и кашубов он всячески хулил, называя их дикарями и хищниками. Сам же был даже полезен тем, что точил, как никто, мечи и ножи, умел заново черенить их и содержать в чистоте.
Являлись к нему всякие люди, и всем он с охотой услуживал, а брал, что давали, даже низко ценившиеся шкурки ягнят.
Однажды, когда Хенго занимался в сарае своим ремеслом, к нему подошёл Добек, прибывший за приказаниями к князю. Он узнал немца и, видя его искусность, весьма огорчился, что не было у него под рукой такого слуги, так как дома у него валялись груды ломаного железа, с которым люди его не знали, что делать.
— Отчего же вы, забрав меня в плен, не оставили у себя? — спросил немец. — А теперь поздно… Разве только вы попросите милостивого князя под присягой отпустить меня на время, чтобы я сделал вам всё, что требуется.
Так и случилось: Добек поручился князю, что заставит караулить немца, и Хенго, дав вторичную клятву, получил разрешение ехать с ним. Один из слуг Добека посадил его на круп своей лошади, и так он попал на новое место.
Тут перед ним предстала удивительная жизнь, не похожая на ту, которую вели другие кметы. Добек сызмальства был воином — по призванию, и, хотя земли у него было много, он не интересовался ни землепашеством, ни скотоводством, ни бортничеством.