Уже пройдя половину Лам-стрит, он заметил человека, шагавшего по той же стороне улицы. Это был Ремедж, Джемс Ремедж, владелец мясной лавки, вице-председатель попечительного совета их школы, кандидат в мэры Слискэйля. Дэвид хотел было вежливо поклониться, но передумал. Впрочем, Ремедж прошёл мимо, видимо, совершенно не узнавая его: он безучастно остановил на нём свой хмурый взгляд, как будто глядя сквозь него.
Дэвид покраснел, крепко сжал губы. «Вот мой враг», — подумал он. После мучительного дня этот последний щелчок задел его довольно глубоко. Но, входя в свой дом, он старался изгнать все из памяти и, не успев закрыть дверь, весело позвал: «Дженни!»
Дженни появилась в сногсшибательной розовой шёлковой блузке, в которой он её ещё ни разу не видел; волосы её были недавно вымыты и уложены в изящную причёску.
— Дженни, ей-богу, ты похожа на королеву! Она уклонилась от его рук и сказала, рисуясь, с милым кокетством:
— Не вздумайте измять мою новую блузку, мистер муж! В последнее время она любила так его называть: Дэвида это ужасно коробило, он всегда останавливал её. Всегда, но не сегодня… сегодня она может повторять это, пока самой не надоест. Обхватив рукой её стройные бедра он повёл её на кухню, где в открытую дверь виднелся такой заманчивый огонь. Но Дженни запротестовала:
— Нет, Дэвид, не сюда. Я не хочу сидеть на кухне.
— Но, Дженни… я привык сидеть на кухне… и там так уютно и тепло.
— Нет, не позволю этого, мистер муж. Ты помнишь наш уговор: не опускаться. Мы будем пользоваться гостиной. Сидеть на кухне — самая простонародная привычка.
Она прошла вперёд, в гостиную, где в камине дымил зелёный огонь, ничего хорошего не обещавший.
— Ты посиди тут, а я принесу чайник.
— Но, Дженни… Какого чёрта…
Она утихомирила его ласковым жестом и выбежала из комнаты. Через пять минут она принесла всё, что нужно для чаепития: сперва поднос, потом высокую никелированную сахарницу (недавнее приобретение), «задёшево» купленную в виду ожидаемых визитов, и, наконец, две японские бумажные салфеточки.
— Не ворчи, мистер муж! — остановила она протест поражённого Дэвида раньше, чем он успел его выразить вслух. Она налила ему чашку не особенно горячего чаю, любезно подала салфетку, пододвинула сахарницу с печеньем. Она была похожа на девочку, играющую с кукольным сервизом. Дэвид, наконец, не выдержал.
— Господи боже мой! — воскликнул он с шутливым отчаянием. — Что всё это значит, Дженни, скажи на милость? Я голоден, чёрт возьми! Я хочу хорошего горячего чаю и яиц, или копчёной рыбы, или парочку пирожков Сюзен «Готовься предстать перед господом».