Тайна желтой комнаты (Леру) - страница 157
Таким образом, я уже почти восстановил оба этапа этой драмы, когда в первый раз входил в Желтую комнату. А между тем тяжесть раны в висок не вписывалась в круг моих рассуждений. И значит, баранья кость была тут ни при чем: убийца не мог нанести такую серьезную рану во время первого этапа, потому что у мадемуазель Станжерсон недостало бы сил скрыть ее, да она и не скрывала ее, как мне поначалу казалось, прической на прямой пробор. Но в таком случае напрашивался неизбежный вывод, что рана эта была получена во время второго этапа, то есть в момент кошмара. Вот об этом-то я и хотел спросить Желтую комнату, когда пришел туда, и Желтая комната дала мне ответ!
И тут все из того же маленького пакетика Рультабий вытащил листок белой бумаги, сложенный вчетверо, а из этого листка белой бумаги извлек невидимый предмет и, зажав его между большим и указательным пальцем, отнес председателю.
– Это, господин председатель, волос, белокурый волос, испачканный кровью, волос мадемуазель Станжерсон… Я нашел его приклеившимся к одному из мраморных углов опрокинутого ночного столика… Да и сам этот мраморный угол был в крови. О! На нем осталось совсем крохотное красное пятнышко, едва заметное, но для меня крайне важное, ибо оно, это маленькое пятнышко крови, поведало мне о том, что, поднявшись в испуге с кровати, мадемуазель Станжерсон упала и со всего размаха ударилась об этот мраморный угол, откуда рана на виске и этот волос, прилепившийся к углу, волос мадемуазель Станжерсон. Мне стало ясно, почему у мадемуазель Станжерсон не было необходимости менять прическу. Врачи заявили, что удар мадемуазель Станжерсон был нанесен тупым предметом, а под рукой у следователя оказалась баранья кость, и он тут же свалил вину на нее, однако мраморный угол ночного столика тоже является тупым предметом, только ни врачи, ни судебный следователь не подумали о нем, да и сам я, возможно, не наткнулся бы на него, если бы не все тот же здравый смысл, который подсказал мне эту мысль и заставил предугадать этот самый угол.
Зал снова чуть было не разразился аплодисментами, но Рультабий продолжал свои показания, и сразу же воцарилась тишина.
– Кроме имени убийцы, которое я узнал лишь через несколько дней, мне оставалось определить время первого этапа разыгравшейся драмы. Допрос мадемуазель Станжерсон – хоть она и постаралась ввести в заблуждение судебного следователя, – а также господина Станжерсона помог мне определить это время. Мадемуазель Станжерсон с предельной точностью, чуть ли не по минутам, рассказала о том, как прошел ее день. Мы установили, что убийца пробрался во флигель между пятью и' шестью часами; примерно в четверть седьмого профессор с дочерью уже вновь принялись за работу. Стало быть, это могло случиться в промежутке между пятью часами и четвертью седьмого. Что я говорю, какие пять часов! Ведь в это время профессор находился рядом с дочерью… А драма могла разыграться лишь в отсутствие профессора! Следовательно, на этом коротком отрезке времени следует искать такой момент, когда профессор с дочерью не были вместе… Так вот этот момент я обнаружил во время допроса, проходившего в спальне мадемуазель Станжерсон в присутствии господина Станжерсона. Там было отмечено, что профессор с дочерью вернулись в лабораторию около шести часов. «В этот момент, – сказал господин Станжерсон, –