– Я тверд, как мрамор, и перенесу все мучения, но не отвечу тебе, Борджиа.
– Цезарь, – сказала Фиамма, удивленная опасными признаниями доминиканца, – ты мог убедиться сам, что монах располагает чудесными силами, и не все ли равно, исходят ли они от ангелов, или от злых духов.
– Но именно ангел на моих глазах отворил ему потайной вход в могилу Адриана и даже имел твой облик, – промолвил Цезарь, внезапно хватая молодую женщину за руку и устремив на нее пристальный взор. – И ты, ты предала меня! – продолжал он, с гневом отбросив ее руку. – Теперь я прозреваю все. Твой друг и союзник, посланник из Феррары, не был призраком. Он также находился в катакомбах и по твоему наущению. Ты была замаскированным венецианцем, приходившим к нему. Однако, я еще не совсем погиб, как вы все воображаете, и мною приняты меры даже против этой ловкой затеи предательства и неблагодарности.
– Предательства и неблагодарности? – подхватила Фиамма, вскочив с места и став перед Цезарем с видом ожесточенного упорства. – Чудовище! Ты не хочешь, чтобы рассеялся мрак, которым ты окутал имя своей сестры, и чтобы благородный посланник из Феррары увез ее, как невесту своего государя, от твоей пагубной близости. Да, я была венецианцем, которого выследили твои шпионы! Но что ты сам? Каин, братоубийца, обольститель, душегуб. Я не боюсь твоей жестокости! Меня радует мысль, что по крайней мере, твоя сестра предупреждена против нее, и твои козни бессильны погубить ее.
Наступило долгое, жуткое молчание, причем Цезарь зорко всматривался в своих узников.
– Уведите их прочь, – приказал он Мигуэлото, словно очнувшись от сна. – Моя голова в огне, а они смеются над этими жалкими орудиями пыток, надо придумать для них нечто другое. Долой их с моих глаз! Да, им придется прибегнуть к колдовству, если хоть один из них захочет вновь выйти живым из этих стен.
– Тогда прощай, – сказала Фиамма, ярость которой внезапно утихла. – Впрочем нет, казнить меня следовало бы здесь. Ведь гибель от твоей руки была бы справедливостью, способной принести отраду, искупление для меня. Убей меня здесь, Цезарь! Я могу умереть от твоей руки так же безропотно, как ягненок, который дает мяснику тащить себя на убой.
– Вот потому-то этого и не будет! – в бешенстве воскликнул герцог. – Прочь их отсюда! В темницу под валами!
Мигуэлото поспешно повиновался и вернулся в смущении, дрожа всеми членами. Погруженный в глубокую задумчивость, Цезарь не скоро заметил его присутствие.
– Ваша светлость, неужели все пропало? – заговорил каталонец.
– Пропало? Что такое пропало? – рассеянно воскликнул герцог. – Лукреция знает лишь то, что она всегда подозревала, но не осмелится выдать меня папе. Вздор! Ничего не пропало, пока я остаюсь самим собой. Сестра будет держать этот секрет про запас, как колдовство, на защиту своего возлюбленного, как она полагает. Устрашающее колдовство! Уж не воображаешь ли ты, что мы с тобой сидим в темницах Александра? О, нет!.. Говорю тебе, что все идет хорошо. Я уже всех одолел, осуществил все свои планы, – с внезапным воодушевлением продолжал Борджиа. – Не бойся союза с Феррарой – он не состоится. А теперь мне нужно только одно доказательство для разбойников Орсини, чтобы принудить их доставить мне тот рычаг, которым я хочу приподнять мир. И, знаешь, кто должен послужить мне свидетелем? Поверенный Лукреции и правая рука Паоло – беспорочный английский рыцарь. Ты думаешь, что я брежу? Успокойся!..