– Я не намерен служить господину, стоящему ниже королевского величества, – гордо возразил Реджинальд.
– Вот именно это и было у меня на уме. Ты должен служить более высокому повелителю – императору, римскому императору, ответил Борджиа, кинув сверкающий взор на удивленного воина, – да, императору, который должен взойти на трон с помощью таких испытанных и усердных мечей, как твой, и который вознаградит по заслугам всех, потому что он обязан всем.
– Римский император? Как, разве Максимилиан и немецкие гибеллины призваны в Италию? – спросил крайне изумленный Лебофор.
– Можешь ли ты так бредить? Взгляни на мою секиру, которою я лихо крошил сейчас толстые черепа немецких наемников Оливеротто, – ответил Цезарь, поднимая окровавленное оружие, на которое он опирался.
– Я видел, как от вас понесли заслуженную кару несколько грабителей. Но какой же может быть император, если только не римский король явится в Рим требовать себе императорской короны? – спросил Лебофор, в душе которого шевельнулось подозрение.
– Ах, ты не хочешь поверить в другого императора, кроме того, который носит на голове корону? – презрительным тоном ответил Борджиа. – Ну, я должен поговорить с тобой ясно. Грабители, павшие от моей руки, принадлежали к моему собственному войску, но из немецких ландскнехтов Оливеротто лишь немногие избегли своей участи. Однако, ты говоришь, что императорская корона находится в Риме, и вот туда-то отправляется за нею император, имя, а, может быть, и деяния которого обещают сделаться отголоском первого Цезаря.
Реджинальд некоторое время молчал, пораженный огромностью честолюбия Цезаря Борджиа, но затем заговорил с явным недоверием:
– Вы опять подшучиваете над моею недогадливостью северянина. Хотя его святейшество сильно любит вас, но какой папа потерпит в Риме императора?
– А если перевернуть вопрос так: «Какой император потерпит папу»? – спокойно возразил Цезарь. – Я же думаю, что так может выйти, когда я вступлю со своими могучими и победоносными итальянскими легионами в Рим, что должно случиться через месяц.
– Чтобы низложить с престола папу? Нет, нет! Только проклятый турок и язычник могут замышлять что-нибудь подобное! – воскликнул Реджинальд.
– Ах, суеверный северянин! Но, действительно, дело касается папы Александра, отца моего, Лукреции и твоего, если ты захочешь и посмеешь, – пылко ответил Борджиа. – Но я говорю не о низложении, а только о занятии вновь императорского трона, который так долго присваивали себе священники. Пусть они облекутся опять в свое прежнее смирение и святость, от которых у них уже столько веков оставалось одно звание.