— Что с тобой случилось? — строго спросил он.
Мне пришло на ум, и это меня немало возмутило, что он спросит, не ушибся ли я, поскольку было видно, что я дрался, но гордость подавила возмущение, так как вкус победы был еще свеж в моей памяти.
Я бродил по переполненному рынку, как все евреи в округе, которые делали покупки по воскресеньям, и все лучшие купцы выставляли в этот день на продажу продукты, одежду и другие товары. В воздухе стоял аромат жареного мяса и свежих пирожных, смешанный с вонью сточной канавы, которая протекала к востоку от нашего квартала. Определенных планов я не имел, но у меня были несколько пенсов в кармане и ловкая рука, и я ждал возможности или истратить свои монеты, или схватить что-нибудь вкусное и скрыться в толпе.
Я рассматривал желейные конфеты, которые было трудно стянуть, ибо они лежали далеко от края прилавка, и не мог решить, достаточно ли они вкусны, чтобы пожертвовать на них свои драгоценные монеты. Я уже решился на покупку дюжины леденцов, когда услышал хриплые крики мальчишек, которые пытались протолкнуться сквозь толпу. Мне приходилось видеть таких мальчишек раньше. Этим маленьким негодяям нравилось толкать евреев, так как они знали, что евреи не осмелятся дать сдачу. Они не были злодеями, эти мальчишки лет тринадцати, — судя по внешности, сыновья лавочников или купцов. Им не доставляло удовольствия мучить свои жертвы, зато нравилось причинять вред безнаказанно. Они носились по рынку, сбивая людей с ног или переворачивая чей-нибудь прилавок с товаром. Подобные проделки вызывали у меня негодование — не из-за вреда как такового, я был сам виновен в подобных и более серъезных вещах, а из-за того, что никто не осмеливался задать этим парням заслуженную взбучку. Вдобавок, я в то время я не знал, как это выразить, из-за них мнене хотелось быть англичанином и евреем одновременно.
Я напряженно вглядывался, стараясь привлечь их внимание, в то время как все вокруг продолжали заниматься своими делами в надежде, что, если игнорировать этих мальчишек, они уйдут. Они приближались ко мне со смехом и громкими криками, хватая с прилавков леденцы, уверенные, что никто не посмеет их остановить. Они были футах в пятнадцати от меня, когда один из мальчишек, самый высокий, пятясь от прилавка, с которого сбросил кучу оловянных подсвечников, врезался в миссис Кантас, нашу соседку и мать моего друга. Эта грузная дама средних лет, нагруженная капустой и морковью, упала на землю, а овощи рассыпались, как игральные кости. Белобрысый мальчишка, который сшиб ее, обернулся, готовый расхохотаться, но ощутил своего рода стыд, увидев подобную картину. Он был хулиганом, но не достиг еще той грани жестокосердия, когда грубость по отношению к женщине не вызывает угрызений совести. Он остановился, и лицо его, измазанное грязью, так что молочно-белая кожа была едва видна, выразило сожаление.