Я вежливо поблагодарил Адельмана, когда экипаж остановился у дома миссис Гаррисон:
— Сэр, я обдумаю ваше предложение со всей серьезностью.
— Рассчитываю на это, — сказал он. — Рад был знакомству с вами, мистер Уивер.
Я стоял и смотрел вслед удаляющемуся экипажу, обдумывая сделанное мне предложение. Было бы замечательно, будь я человеком, который мог бы с легкостью забыть о словах Адельмана, но мысль о возможности работать с людьми, о которых он говорил, была чрезвычайно соблазнительной. Взамен он требовал лишь не вмешиваться в его дела. И что мог я противопоставить предложению не расследовать смерть отца, — отца, к которому я не испытывал ни малейшей привязанности?
Я подошел к дому миссис Гаррисон и вошел в ее теплую переднюю, но не успел я подняться наверх, как постановил твердо отказаться от предложения Адельмана. Нельзя сказать, что я принял такое решение, потому что не находил привлекательным работать на постоянной основе с людьми, подобными Адельману, полагавшими, что их богатство дает им не только влияние и власть, но также естественное превосходство над людьми, подобными мне. И едва ли дело было только в том, что я испытал неожиданную легкость в обществе дяди и тети или что не хотел обрывать связей с домом, где жила симпатичная вдова моего двоюродного брата. Вероятно, сочетание всех этих причин привело к тому, что не успел я зажечь свечу, как отчетливо понял, в чем состоит мой долг. Я не знал, как сообщить о своем решении мистеру Адельману, но подумал, что вряд ли мне снова доведется встретиться в ходе расследования с таким занятым человеком. В тот миг я не мог и предположить, как тесно его дела переплетутся с моими собственными.
На следующее утро я встретил дядю и со смешанными чувствами отправился с ним в синагогу Бевис-Маркс. Вероятно, я должен упомянуть, что не все евреи столь же ревностно соблюдают шабат, как мой дядя. Некоторые из них, конечно, даже еще более ревностны, но большая часть ведет себя в этот день недели как в любой другой. Даже короткая дядина борода рассматривалась многими евреями как пережиток, поскольку считалось, что еврей с бородой — непременно либо раввин, либо недавний иммигрант.
Многие евреи с Пиренейского полуострова давным-давно были оторваны от своих обрядов, вынужденные под давлением инквизиции перейти в католичество. Эти так называемые новые христиане иногда искренне принимали навязанную веру, но многие другие продолжали тайно соблюдать обряды своей религии. Однако их дети или внуки уже не понимали, зачем надо тайно соблюдать эти непонятные им обряды. Когда же эти евреи были вынуждены покинуть Пиренеи и переселились в Голландию, а это произошло в шестнадцатом веке, многие захотели вновь припасть к корням. Дед моего отца был таким человеком, и он сам изучил древнюю традицию. Он даже учился у веского раввина Манассех-бен-Исраэля и своих детей воспитал в уважении к иудейским верованиям.