В ее корзинках время от времени оказывались письма и какие-нибудь пустячки — рубашка или свитер. Он получал подобные подарки именно в тот момент, когда больше всего в них нуждался. Эти подарки в основном и были его главной опорой в жизни, и, может быть, именно благодаря им он не отступился от своей цели и, пройдя весь курс обучения, смог получить степень бакалавра-юриста.
Но когда ей исполнилось восемнадцать лет, подарки и письма перестали приходить. Вскоре он случайно узнал, что она уехала из Бостона. Как ни глупо, но он огорчился, что она уехала не попрощавшись. Огорчился и почувствовал себя странно одиноким. Потому что Софи так долго была частью его жизни. И вот вдруг взяла и уехала.
Всякий раз, когда в нем вспыхивало желание, он немедленно подавлял его в себе. Да, он хотел ее, но как человек она была ему не нужна. Он просто хотел, чтобы Софи Уэнтуорт принадлежала ему. Во всяком случае, он так себе говорил.
— Я не передумал. Но мы должны дать ей возможность заново узнать меня. Мы об этом уже говорили.
— Черт побери, Грейсон, она знает вас всю жизнь!
— Верно, но до последнего воскресенья она видела меня один раз за пять лет, да и то это было на приеме, который устроила Патриция в честь вашего дня рождения.
Насколько помнил Грейсон, он всегда нравился женщинам. Он не очень-то задумывался об этом до последнего времени — до приезда Софи.
Он не был глуп. Он хотел иметь жену, которая бы любила его и добровольно согласилась разделить с ним постель. А для этого ему придется поухаживать за ней. Как ни странно, такая перспектива пришлась ему по душе.
И в конце концов, полагал Грейсон с надменностью человека, привыкшего получать то, что ему нужно, он обязательно завоюет Софи. Просто на это потребуется время.
— Она не такая уж смутьянка, какой кажется, — вздохнул Конрад.
Грейсон недоверчиво уставился на него.
— Ну ладно, — поправился Конрад. — Скажем — она немного смутьянка.
— Немного?
— Черт побери, ей нужен человек, который не даст ей влипнуть в очередную историю. За ней следует присматривать.
На Грейсона скорее произвел впечатление тон, каким это было сказано, нежели сами слова.
— Вы чего-то недоговариваете?
Конрад смутился и принялся рассматривать маленькую фотографию, стоящую на столе, — Софи с виолончелью. Она была сфотографирована еще девочкой, и на лице ее ясно читались гордость и вызов, несмотря на темный, коричнево — белый, оттенок изображения.
— Нет, — проговорил он наконец. — Но ведь вы помните Софи и ее выходки. — Он провел рукой по редеющим волосам. Вид у него был усталый и покорный. — Она любит все драматизировать. И всегда любила.